Именно над таким коктейлем "два-в-одном", вволю поиздевались в Стругацкие в своей замечательной сказке для научных сотрудников младшего возраста "Понедельнике...", отправив своего героя в путешествие по описываемому будущему:
"...Скоро я понял, что одна половина толпы расставалась с другой половиной. Это было что-то вроде тотальной мобилизации. Из речей и разговоров мне стало ясно, что мужчины отправлялись в космос - кто на Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешёнными лицами, собирались к другим звёздам и даже в центр Галактики. Женщины оставались их ждать. Многие занимали очередь в огромное уродливое здание, которое одни называли Пантеоном, а другие - Рефрижератором...
<...>
...На площадь спускались ещё две ракеты, тоже ржавые. Из Пантеона-Рефрижератора побежали заиндевевшие женщины...
<...>
...С неба спускался ржавый звездолёт в виде шара. Вокруг было безлюдно, колыхались хлеба. Шар приземлился, из него вышел ... пилот в голубом, а на пороге Пантеона появилась, вся в красных пятнах пролежней, девица в розовом..."
Между тем, именно соединение двух приемов (да, штампованных, да, вполне достойных пародирования!) позволяют точнее оценить не только служебную их роль, но и важный мифологический подтекст литературного сна и литературного же замедления времени.
Что такое сон? Не с биологической точки зрения, а с литературной, фольклорной, мифологической? Вспомним: у древних греков бог сна Гипнос и бог смерти Танатос - братья. Не в переносном смысле, как "Партия и Ленин - близнецы-братья", а в прямом: Сон - младший брат Смерти. Нечто похожее содержится и в иудаизме. Еврейская мистика тоже утверждает родство сна и смерти: в иудаизме сон - одна шестидесятая часть смерти, смертного сна, так сказать, толика (не такая уж маленькая) смерти.
И, значит, особенность сна, как способа достичь грядущего, заключается в том, что он должен быть максимально приближен к смертному сну. Иными словами, долгий сон в литературе - это временная смерть. Собственно, это ощущение авторы, лучше ли, хуже, но передают нам - в описании анабиотического сна своих героев. Возможно, даже не задумываясь. Например, вот так (курсив везде мой), как в повести Николая Амосова "Записки из будущего":
"...Вот фантастичный саркофаг в центре стеклянного зала. Машины, автоматы, пульт с мигающими лампочками. Бледное, величественное лицо под стеклянной крышкой...
<...>
...Учитывая полную безнадежность своего состояния, я решил подвергнуть себя длительному анабиозу, воспользовавшись установкой для искусственного регулирования жизненных функций, созданной в нашей лаборатории..."
И далее:
"...- Ребята, Иван Николаевич не был счастлив в жизни, вы знаете. Работа дает много, но нужно иметь еще и свое маленькое счастье. Вы все молодые, я хочу пожелать вам уважения к любви, к любимым и побольше ответственности перед ними. Честь нужна не только на работе, но и дома... Выпьем за честь! За совесть!
<...>
Так прошла эта панихида. Все чувствовали, что с сегодняшнего дня начинается что-то новое в жизни, уже без него. Мне - без любимого, им без шефа, без друга. Что-то в жизни исчезло, и у меня уже этого не будет. Можно только привыкнуть, но нельзя заполнить..."
Или вот так:
"...Уже в ванне, включив автоматическую подачу растворов и биоизлучения, я, как всегда делал, чтобы уснуть, начал считать: "Раз, два, три..." Под закрытыми веками замелькали фиолетовые круги, проплыло чье-то очень знакомое лицо... Затем наступило небытие..."
Еще определеннее анабиотический сон рассматривается как смерть или почти смерть в романе Георгия Мартынова "Гость из бездны". Здесь герой действительно умирает, но, благодаря тому, что тело оказалось запаянным в свинцовый саркофаг, ученым будущего (через восемнадцать столетий!) удалось его оживить:
"...Анабиосон допускался на век или полтора, но не больше. Теперь ... всё, связанное со смертью и анабиозом, было изучено гораздо глубже...