Спутник доктора оказался словоохотливым малым. Это стоило поощрить.
- А что там за переполох в Музее, вы слышали?
- Та якогось мазурика в железном шкафу прикрыли, от вин и здох. Казалось би, делов! Здох так здох - вже ничого не скрадет. А ця бильшовцька криса Петраков налетила мов жандарм при старой власти, мовлял ти Родион в той тиждень по ночам дежурил. Батькой пугав. Тільки ми ще подивимось, хто Батьке дороже, идейний анархист, чи шльондра червона.
- И что вы видели, той ночью.
- Та ничого я не бачив! - випалил Родька, осекся. И стал делать вид, что дальнейший разговор ему не интересен.
Гербильский нащупал в кармане кулек тыквенных семечек, что один из пациентов сунул ему вместо оплаты.
- Угощайтесь, Родион.
Махновец протянул ладонь, и несколько минут они шли, лузгая семечки. Впрочем, доктор скорее делал вид, что наслаждается лакомством. Вторая рука была занята саквояжем, а плевать на дорогу, как спутник, он не желал.
- Вы, Родион, я смотрю, человек любознательный. Хотите интересный научный факт?
Махновец с интересом посмотрел на врача.
- Цикаво, давайте.
- Английские ученые установили, что, когда человек много врет, в его организме выделяется серум, из-за которого барышни, потом бывают очень недовольны.
Повстанец скис:
- Шо, сильно недовольные?
- Я знал одного журналиста, он из-за этого повесился.
- Так шо, треба всегда говорить правду, так як же так...
- Что вы! Правда такая штука, не каждому расскажешь. Но эти же ученые пишут, что достаточно ее просто кому-то рассказать, и серум перестает выделятся и выходит из организма.
Убежденный анархист Родька непроизвольно перекрестился:
- Ото бисова штука оця ваша наука. Слухайте, доктор, ви я бачу людина порядна. Я вам щас шось розповим, только никому не слова. Добро?
- Не сомневайтесь.
- Тоді слухайте.
...Родька услышал какой-то шум в саду за музеем. Снял с плеча винтовку и выглянул из-за угла. Он увидел тени с лопатами в руках, которые, шушукаясь и матюкаясь искали что-то на земле.
- А ну руки вгору! А то перещелкаю усих!
Держа винтовку, повстанец подошел к копачам, в которых узнал бойцов из четвертой роты: фартового из Житомира, бывшего дьячка из Синельникова, и огромного матроса-черноморца.
- Шо вы, сукини родычи, тут робите?
- О, Родя. - "Фартовой" узнал охранника. - Пушку то опусти.
Боец лишь крепче сжал в руках винтовку.
- Ты эта, не кипишуй. Ты слышал? Статуя, что тут зарыта она ведь из золота была. Краской сверху только покрашена. Ну, мы думаем, раскопаем, возьмем по чуть-чуть и в Крым. - рот "фартового" расплылся в блаженной улыбке.
- Шо ти мелеш! Яке золото? Яка фарба? Я мацав цю стерву, коли ми ее в семнадцятому валили. Якись зельоний метал.
- Зеленый, говоришь? - матрос посмотрел сначала на Родьку, а потом злобно на "фартового".
- Золотая, твою мать? - Он толкнул "фартового" в грудь черенком лопаты, тот упал на землю. - Такая же золотая, как та трава была коноплей! Такая же золотая, как тот писатель богатей! Такая же золотая, как то собачье мясо! Что я когда-то еще с тобой какие-то дела имел! Балабол!
Матрос плюнул на землю, бросил лопату в лежащего на земле фартового и пошел прочь. Дьячок так же отбросил рабочий инструмент и поплелся за матросом.
В этот момент Родька ощутил скользящий по хребту цепкий взгляд. Он обернулся, за его спиной было темное окно музея, и кто-то или что-то на него смотрел оттуда. Он подошел к окну, но в темноте не смог ничего разглядеть.
"Фартовой" кряхтя поднимался с земли.
- Уйобуй звидси! Ще будешь щось мутить - Батьке доложу.
Не было ни гроша, а тут рупь.
Каким же было удивление сотрудников музея после двух лет музейного затишья, когда рано утром к каждому из них явился Кикоть и сообщил, что профессор просит всех собраться - подготовить экспозицию. Батько Махно издал приказ о проведении большой лекции-экскурсии для бойцов Революционной Армии на тему истории запорожского казачества. Собрались практически все, приковылял даже покашливающий Ворожейкин. Отсутствовал только Кикоть, видимо решивший, что беганье по городу - вполне достойный вклад в просвещение бойцов революции.
Однако в кабинете директора их ждали не ящики с малоценным реквизитом для лекции, а хмурый Яворницкий вместе с двумя неожиданными гостями - доктором Гербильским и Василием Петраковым.
- Один серый, другой белый, два веселых гуся, - пробормотал себе под нос Шамраевский для того, чтобы не выругаться.