- Что ж ты падла, пока люди за счастье народное жопу рвут, душегубством занялся?! В глаза, падла смотреть. Не за убеждения ты его убил, не из голода, и даже не из-за бабы или пьяного угара. Ты ж, падла, народ свой обокрасть хотел.
- Не губи, Батька! - заистерил Ворожейкин, упал в ноги атаману и попытался обнять сапоги, но охрана его оттацила и прижала к звездчатым плиткам пола.
- Ты ж, гнида, вроде интелихентных. Будду там, Заратуштру читал, наверное, - Махно продолжал свою инвективу. - Закон Божий в гимназии учил хотя бы? Учил?
Фотограф испуганно закивал.
- А помнишь было там такое "Око - за око"?
Ворожейкин испуганно уставился на атамана. Махно стал в позу.
- Объявляю решение народного-революционного суда.
Под "народно-революционным судом", атаман понимал, очевидно всех присутствующих.
Он обвел их взглядом как бы сообщая, что выступает от их лица. Из толпы охранников выскочил тощий еврейчик в студенческой шинели, больших очках с кожаным портфелем, составившем бы честь и статскому советнику. Он достал из портфеля лист бумаги и некогда дорогую авторучку под стать портфелю, сел на ближайший стул, положил портфель на колени и приготовился писать.
- Народно-революционный суд от лица всего трудового народа Украины, выслушав показания свидетелей и рассмотрев вещественные доказательства, за убийство с нечеловеческой жестокостью и попытку лишить трудовой народ культурных ценностей приговаривается быть публично помещенным в несгораемый герметичный шкаф, служивший орудием убийства, и быть зарытым на площади перед музеем в назидание потомкам.
Подпись: командир Первой Революционной Армии Повстанцев Украины, Нестор Махно. Секретарь протянул ручку атаману, тот размашисто расписался.
Яворницкий встал и подошел вплотную к атаману, нависнув над ним, как отец надо провинившимся чадом. "Чадо" же смотрело "отцу" дерзко в глаза, держа в руках обнаженную саблю, которая тем не менее казалась игрушечной.
- Во-первых, я заявляю протест против такого, как вы изволили выразиться "нечеловечески жестокого" наказания. Во-вторых, я не потерплю на территории музея тел менее чем двухтысячелетней давности. И наконец, несгораемый шкаф - собственность Музея, на которую лично вы дали охранную грамоту.
Атаман долго и зло смотрел в глаза профессору, затем повернулся к подручным.
- Слышали, что товарищ профессор сказал? Возьмите где-нибудь пустой снарядный ящик. Заколотите. И в балочке закопаете. Увести.
Он развернулся на каблуках и молча покинул помещение. Его свита подхватила под локти ничего не соображающего, так и не понявшего, что все уже кончено, Ворожейкина.
Стук копыт и ржание лошадей растворились вдали, а Петраков продолжал отрешенно смотреть на закрытую дверь под аккомпанемент гробового молчания сотрудников Музея.
- А стоит ли оно того? - вдруг устало провел рукой по лбу Яворницкий: человек, который не первый год совершал чудеса, отстаивая Музей при шести непрерывно сменяющих друг друга режимах.
- Стоит-стоит! - вдруг встрепенулся Петраков. - Вы ж не для себя стараетесь, вы для народа! Народ вам знаете, как благодарен будет? Еще и улицу вашим именем назовет!
- Поддерживаю товарища Петракова. Его устами глаголет истина, - церемонно кивнул Гербильский, и Дмитрий Иванович нехотя улыбнулся.
Источником вдохновения для авторов этого рассказа послужила книга "Віхи музейної біографії. До 160-річчя заснування Дніпропетровського історичного музею імені Д. І. Яворницького", которую мы здесь несколько уже цитировали.
Однако позволим себе привести еще несколько цитат, ярко обрисовывающих положение музея в бурных 1919 - 1920-х годах.
"1919 г., октябрь. Поступления денег не было. Расходы связаны с оплатой водоснабжения, элекроэнергии, приобретением краски и олифы для ремонта, заработную плату сотрудникам. Всего истрачено: - 5650 крб. 51 коп".
"1919 г., ноябрь. На первое ноября в кассе музея оставалось 37058 крб 55 коп. Деньги поступили от пожертвования командаромом Батьком Махно на усиление бюджета музея - 10000 крб., что дало возможность выплатить сотрудникам жалованье 5100 крб. Известно также, что Нестор Махно видав Д. И. Яворницкому охранную грамоту на музей".
"1919 г., 2 декабря. Комендант повстанческий войск имени Батька Махна дал музею разрешение на получение 200 пудов дров на пристани Палея по ул. Московской через комиссию по обеспечанию топливом".