- Недавно Физтех отметил столетний юбилей. Получается, что на ваших глазах прошла большая часть этой жизни?
- Я снова пристроился к Физтеху через 40 лет, после того как стал погибать ГОИ, который в мое время был самым большим оптическим институтом во всем мире. Там работали 14 тысяч человек, были филиалы во многих городах, в одном Ленинграде было три филиала. Вообще это было огромное заведение, и оно курировало всю оптику СССР. Это был институт с сильными академическими традициями, потому что он был организован академиком Дмитрием Сергеевичем Рождественским, там работал Сергей Эдуардович Фриш, многие другие знаменитые академики. Долгое время научным руководителем ГОИ был Сергей Иванович Вавилов. Он окормлял ГОИ с довоенных лет и до своей безвременной смерти, совмещая эту позицию с бесчисленным количеством других обязанностей (с 1945 по 1951 год С. И. Вавилов был президентом АН СССР. - Прим. ред.). И тот отдел, куда я попал, был когда--то "вотчиной" Вавилова с вполне академическими традициями. Институт исходно был совершенно секретным, с военной дисциплиной, с режимом, нельзя было вести никакой переписки с заграницей, если помещали статью в журнале, то было запрещено указывать место работы, ну и так далее. Но в бывшем отделе Вавилова можно было заниматься всем чем угодно. Начальником отдела был академик Теренин, а правили бал ученики-фавориты С. И. Вавилова - А. М. Бонч--Бруевич, Н. А. Толстой и П. П. Феофилов. И мне один из учеников Вавилова, член--корреспондент Академии наук Петр Петрович Феофилов, порекомендовал заняться оптической ориентацией атомов вслед за Альфредом Костлером, французским профессором из Ecole normale superieure. Эта тема была абсолютно новой для меня. При ознакомлении с ней оказалось, что я ничего не понимаю в квантовой механике. Более того, я стал тут же ревизовать эту квантовую механику и думал, что всем докажу, что она неправильная. Я, например, "открыл", что фотон - это волновой пакет, и он характеризуется спектром частот. (Это, между прочим, верно, когда речь идет не о фотоне--гармонике, а о фотоне - порции энергии, испускаемой возбужденным атомом). В общем, я считал, что совершенно пересмотрел квантовую механику, пустившись во все тяжкие, как и многие другие недостаточно образованные "переворотчики". Но, поскольку я был не теоретиком, а экспериментатором, то считал, что буду доказывать свою правоту только экспериментами. А в связи с занятиями оптической ориентацией атомов у меня уже была солидная экспериментальная база. В этой теме я порядочно преуспел, оказавшись в первых рядах довольно обширной кооперации. С моей подачи этим стали заниматься в Физтехе и на Урале. Кроме того, обнаружилось, что эта деятельность уже развивается в Институте радиоэлектроники во Фрязино, в ИЗМИРАНе под Москвой и в Ленинграде (в ЛНИРТИ). Причина такой внезапной популярности оптиче-ской ориентации атомов коренилась в важных приложениях этой техники: на ее основе оказалось возможным создавать прецизионные магнитометры и компактные стандарты частоты - атомные часы. Поначалу я старался держаться подальше от прикладной тематики, которой сопутствовал суровый секретный режим, но, в конце концов, оказался вовлеченным в разработку приборов поисковой магнитометрии. Одновременно, имея свои академические интересы, ставил эксперименты, в которых, как оказалось, несколько обогнал заграницу. Одолевавшие меня еретические идеи в это время носи-лись в воздухе. Я тогда это не очень понимал, для меня это были очень ценные личные озарения. В частности, я одним из первых, видимо, понял, что все достижения радиоспектроскопии и все опыты с пучками атомов Раби могут быть переиграны для оптики. А тогда шли большие споры - могут ли интерферировать разные фотоны? Дирак когда--то написал, что фотон интерферирует только сам с собой, поэтому считалось, что два разных источника света интерферировать не могут. Я занимался этой задачей и тогда много чего понял в теории когерентности. Когда пошли новые открытия в связи с появлением лазеров, такие, как фотонное эхо, когерентный спонтанный распад и другие, я этим заниматься не стал. Уже тогда понимал, что физика едина. И это "фотонное эхо" ничем не отличается от "спинного эха". Убеждать других в этом мне было просто неинтересно, у меня были свои задачи. А занимался я тогда тем, что было названо "интерференцией состояний". Как известно, есть утверждение квантовой механики о том, что наиболее общее значение волновой функции описывается как суперпозиция состояний с определенной энергией. Я пришел к убеждению, что это надо понимать не в статистическом смысле, а буквально - атом почти никогда не бывает в собственном состоянии, он почти всегда замешан по многим энергетическим подуровням. И я доказывал физическую реальность этой суперпозиции состояний, демонстрируя квантовые биения в атомной люминесценции. Многими это тогда воспринималось как некая ересь. Причем в том числе и грамотными физиками. Я познакомился с теоретиками Физико--технического института (В. И. Перелем и О. В. Константиновым), которые поначалу мне не верили. Но когда показал им свои эксперименты, они увлеклись и стали со мной сотрудничать. Эта кооперация очень способствовала моему образованию. Тогда я довольно поздно - в 28 лет - защитил кандидатскую диссертацию, которая имела большой успех, хотя и с привкусом скандала. Присутствовавший на защите член--корреспондент Е. Ф. Гросс очень воодушевился и заявил, что мне сразу надо давать докторскую степень, а глава теоретического отдела ГОИ задал мне коварный вопрос: в каком отношении моя работа находится с осужденной теорией химического резонанса Лайнуса Полинга? (В то время марксистские философы клеймили Полинга как идеалиста.) Ученый совет рекомендовал мне эту работу защищать вторично, уже как докторскую. Но я не стал этого делать, потому что на мою работу было много нападок как на слишком вызывающую и недостаточно доказанную. Я решил сделать некоторые дополнительные эксперименты демонстрационного толка. На это у меня ушло два года, после чего написал и защитил докторскую диссертацию.