Чужая душа, как известно, потемки. Помнится, как тщательно и любовно готовила "Библиотека поэта" первую после гибели Мандельштама книгу стихов этого поэта. Была написана и вступительная статья. Но министерские и цековские чиновники добро этой книге не давали. И не дали бы, если б кому-то в редакции не пришло в голову заказать новую вступительную статью Дымшицу. Он согласился. Конечно, книжка стала хуже, в статье было немало уксуса, но ведь книга вышла! И дала возможность другим изданиям потихоньку публиковать стихи уже не опального, а полуопального (таких изредка печатали) поэта.
Помню, как охотно откликался Дымшиц на предложения "Клуба 12 стульев" "Литературной газеты" написать вступительную заметку к стихам того или иного обэриута. С таким "паровозом" стихи проходили даже через сверхбдительного зама главного редактора Тертеряна.
А, возвращаясь к Госкино, скажу, что редакторская работа, о которой говорил мне Дымшиц, оказалась попросту цензорской. На ней я пробыл недолго. И наши отношения с Дымшицем после того, как я ушел из Комитета по кинематографии, остались очень натянутыми: мы холодно кивали друг другу при встрече и ни о чем никогда не разговаривали. Я и о том, что он умер 6 января 1975 года, узнал много позже этой даты.
Оказавшись после ухода из Госкино СССР, как тогда говорили, "на вольных хлебах", я очень долго искал штатного места: жена зарабатывала совсем немного, и своего требовал трехлетний сын. Меня познакомили с ответственным секретарем журнала "Семья и школа" Петром Ильичем Гелазонией. Он сказал, что им нужен заведующий литературным отделом, эту ставку сейчас занимает поэт Барков, но он собирается уйти. На его место претендует некий детский писатель. Выбирать из нас двоих будет член редколлегии журнала Владимир Михайлович Померанцев. Он курирует литературу. А я пока что могу привлечь к публикации в журнале новых авторов. Лучше всего - известных писателей. За каждую их публикацию мне будут платить определенную сумму.
Дня через два позвонил Померанцев и сказал, что хотел бы со мной познакомиться. "Я объяснил Петру Ильичу, - сказал он, - что критик предпочтительней прозаика. У критика взгляд на литературу шире и беспристрастней".
На встречу с Померанцевым в Центральном доме литераторов я пришел не с пустыми руками: получил повесть о сельском учителе от Булата Окуджавы, дали стихи Варлам Шаламов и Олег Чухонцев, взял статью у критика Бенедикта Сарнова. Померанцев расцвел. "Вот и прекрасно. Будет у нас нормальный журнал", - сказал он, листая рукописи, и спрятал их в портфель.
Из дома литераторов мы поехали к Владимиру Михайловичу (две трамвайные остановки от метро "Семеновская") и ушел я от него поздно, навсегда влюбившись в этого удивительного человека.
Как он вообще оказался в журнале? У старика Орлова, бывшего заведующего городским отделом образования в Москве, были со Сталиным свои счеты: большинство его родственников репрессировали. И хотя сам Орлов не пострадал, но хрущевский доклад на XX съезде одобрил очень горячо. Жадно читал "Новый мир" Твардовского и был под огромным впечатлением от повести Солженицына. Назначенный главным редактором "Семьи и школы" он каким-то образом добился от академии педнаук (журнал был ее органом) утверждения беспартийного Гелазония ответственным секретарем, и - мало того! - делил с Петром Ильичом редакторские обязанности - прислушивался к нему, подписывал почти все, что предлагал Гелазония. Так вот Петр Ильич и посоветовал Орлову взять в редколлегию Померанцева. И Орлов, помнивший и статью "Об искренности в литературе", напечатанную в 1953 году в "Новом мире" Твардовского, и то, как долго на разных собраниях клеймили ее автора, согласился, чтобы литературу в его журнале курировал этот не так еще давно бывший в глухой опале писатель. Померанцева и сейчас печатали не слишком охотно. Но - надо отдать должное Петру Ильичу: члену редколлегии академического журнала печататься все-таки было легче, чем просто литератору, в прошлом опальному. Это почувствовал и сам Померанцев, который любил Гелазонию и был благодарен ему.
Я полюбил этого человека, родившегося 22 июля 1907 года. Его не сломило более чем двухлетнее безденежье, устроенное ему властями, ошельмовавшими его за статью "Об искренности в литературе"! Я наблюдал, как он ведет себя с редакторами так и не вышедшей при его жизни книги. Категорически отказывался уступать! Присутствовал при его разговоре с Карповой - всесильным главным редактором "Советского писателя". "А ведь если мы не договоримся, - вкрадчиво сказала она ему, - ваша книга не выйдет". "На ваших условиях, - спокойно ответил Владимир Михайлович, - мы не договоримся никогда!" А как поразил нас с Гелазонией афоризм Померанцева - отзыв об одном знакомом: "Обыватель, не пожелавший стать гражданином". Речь шла о человеке, который за всю жизнь не обрел себе ни одного врага! Не обрел - значит прилежно обходил любые препятствия, старался понравиться всем, стать, как гоголевская дама, приятным во всех отношениях.