- Смотрит и спрашивает: "Па, а те люди в Мти-Кубва, они как царевны?"
Никита нахмурился, потом до него дошло, и он засмеялся.
- Ребенок попал в точку. Слушай, Пол, можно спрошу? Как у вас относятся к нам?
- К вам? Русским?
- Не, к нам - тем, кто в Мти-Кубва, в Си-Би-И. Ругаются, что мы понаехали, строим, деньги рубим, природу гадим?
- А-а, чепуха, какая природа. Сафари-парков тут нет. Шуму от вас меньше, чем от аэропорта. Необразованные люди, совсем деревенские, болтают, что ваша тень вредная, а я говорю: кому тут у нас тень мешала?! Видел я вашу тень, каждый день ее вижу. А что вы едите много, так это хорошо! Честно. Без вас бы я не поднялся! Вы же платите!
Ага. Понятно, что мы ему нравимся. Никита слыхал и другие разговоры, но не стал углубляться в эту тему, чтобы не портить беседу. А тут и подошло время двигаться на посадку.
В купе были заняты все места. Соседями оказались два здоровенных ремонтника с низких орбит и угрюмый, как болотный ведун из "Мавингу", инженер обсерватории. Что-то у них там случилось с телескопом, Никита видел в сводке.
Убрав рюкзак и баул, он с удовольствием вытянулся на верхней полке и даже не заметил отправления. Во время отпуска ему было не до новостей и не до соцсетей, теперь нашлось что почитать. Выборы мэра в Москве, стрельба в Сомали (вот на хрена нам такие соседи?)... Потом спохватился: в окно-то посмотреть! Была у него такая личная традиция. Осторожно спрыгнул, упираясь руками в полки (инженер страдальчески покосился сквозь какую-то блочную схему), обулся и выскочил в коридор.
Как раз успел. Свет в узком окне от пола до потолка уже начал меркнуть. У окна никого: рейс грузовой и рабочий, народ бывалый, кому глазеть. Пол давил на пятки - лифт еще набирал скорость.
Земля ушла далеко вниз. Восточное побережье Африки теплым ковриком лежало под ногами, рыжее и зеленое затягивала сизая дымка, день собрался в бело-голубую полосу вдоль выпуклого горизонта, а над ней синеву сменяла тьма. Солнце стояло к западу, и тень хорошо была видна. Ровная, будто экватор на карте, она рассекала континент и врезалась в Индийский океан - синяя трещина в голубом стекле.
Clark Belt Elevator, также известный как CBE. Паутинка от земли до неба. Варваре он сказал, что мусорщик, потому что так его называли другие летуны с высоких орбит, и еще потому, что больше не хотел ей ничего объяснять. Стоит ли расстраивать женщину, бросившую неудачника-дауншифтера?
Небо светлое, но еще не до конца разгорелось, как старый проектор. От порога хижины видны холмы и горы, горы и холмы, полоса зеленых древесных крон показывает, где наша речка. В низинах лежит туман. Зеленое вдалеке становится синим. Сижу, подтянув колени к подбородку и завернувшись в одеяло. По коже бегают мурашки, голова то тяжелая, то легкая. Но если сказать, не пустят в школу. Да ничего я не болен, это просто утренний ветер. А внутри холодно - от речной воды, не надо было вчера ее пить. И как будто страшно, не знаю почему. В животе холодный камень, говорит дед. Англичане говорят - бабочки в животе. А русские - не знаю как. Спрошу сегодня у отца Николая.
Во дворе возятся младшие. Каберо стоит с палкой, на одной ноге, как будто он масаи, Винсент тоже хочет так, но шатается и оступается. Джома опять дразнит Ньягути.
- Не-е-ет! Ты обещал, что не будешь про Ириму!
- Хи, Ньягути бояка! Смо-отрит девушка, - Джома зловеще растягивает слова, хватает Ньягути за руку, чтобы она не закрывала уши, - а ветер поднял волосы того человека, а на спине у него красный рот, и в рот лезут мухи! А это был злой дьявол Ири...
- А-а-а-а! Н'Вики, Н'Вики! Не вели ему!
Проглатываю камень и бабочек, встаю (голова кружится, но это ничего). Стукаю Джому по макушке.
- За что-а?
- Знаешь, за что!
Беру Ньягути на руки. Она тепленькая, по щеке катится прозрачная слеза. Шагаю в дом, в запах очажного дыма и лепешек. Бабушка оборачивается к нам, лицо у нее в морщинках, волосы как шапочка из тонкого белого войлока:
- А что у меня есть для маленькой принцессы, которая не плачет...
Матушка Ольга не хотела, чтобы я смотрел те фотографии, но я все равно посмотрел. Бабушку я узнал по юбке. Шаль сбилась на шею, и на спине был красный рот.
Рабочие сошли рано, отправились на свой низкоорбитальный завод. Купе сразу стало будто вдвое больше - парни были тихие, вежливые, но очень уж габаритные оба. У одного на шее блестящий крестик, у другого растаманский "светофорчик", а в остальном будто братья: широченные, мордатые, со шрамовыми татуировками.