Настал миг прощания.
— Ну вот, довелось и тебя повидать, и родину твою. Даже не верится... — торопливо заговорил Орлов, тихонько вытирая глаза. — Жаль, Настасья Андреевна моя не собралась. Разве выдержит она такую дорогу... А хотела, очень хотела... Теперь твой черед, жду, Мансур.
— Прощай, Геннадий Петрович. Порадовал ты меня, век не забуду...
Весь день, накинув на себя брезентовый плащ с капюшоном, Мансур слонялся возле дома, не находя ни сил, ни желания приниматься за работу. Сеялся мелкий дождь. Было тоскливо на душе, на ум приходили все какие-то грустные события из тумана ушедшей жизни. То младший брат Талгат из бесконечно далеких довоенных лет пробегал перед мысленным взором, спеша куда-то по своим мальчишечьим делам, то постаревшие, печально склонившиеся над колыбелью Анвара мать с отцом глядели на него, еле сдерживая рыдания. Почему-то вдруг вспомнилась Марзия. Ее, стареющую в одиночестве, тоже было жаль. И, оттеснив других, появлялась Нурания. Она махала слабой, почти прозрачной рукой, губы шевелились, что-то шептали, и снова ее окутывала дымка. Неужели близок конец?..
Наиля следила за расхаживающим по берегу Голубого Озера дедом, но не подходила к нему: видела, что он расстроен и не до нее ему.
Только в конце дня Мансуру немного полегчало. Он подосадовал о прошедшем напрасно дне и, наскоро собрав на стол и накормив внучку, поднялся на скалу, на свой неизменный пост.
Предвечернее небо очистилось от туч и грозно полыхало желто-багровым пламенем заката, напоминающим зарево далекого сражения. Над горами сверкала запоздалая молния, погромыхивал гром, уходя на восток, в бескрайние степи Зауралья.
Летняя ночь наступает внезапно. Вот и сейчас зарево начало тускнеть и угасать на глазах, поглощаемые сумерками горы теряли свои очертания, и над едва различимыми зубчатыми вершинами всходили первые звезды.
Оставшись наедине с миром звезд и уснувшей природы, Мансур, как всегда, настроился на спокойный лад. Боль в сердце отпустила, мысли обрели ровное течение. Нет, сказал он себе, рано еще тебе думать о смерти. Хоть и прошла жизнь по ухабам да колдобинам, прожита она не напрасно. Жаль только, человеку не дано, как лодку в половодье, повернуть свою судьбу туда, куда тянется душа. Уж если невозможно собственной жизнью распоряжаться по своему усмотрению, то как ты повлияешь на жизнь других? Потому он и о сыне уже думал чуть отстраненно.
В Москву-то он приехал тогда сам не свой, с недобрым предчувствием, навеянным телеграммой Алии. Чего только не напридумал, пока маялся в душном вагоне: то представлял Анвара попавшим в новую аварию и сильно покалечившимся, то освобожденным подчистую от военной службы, от полетов и готовым наложить на себя руки. А выпало совсем другое. Анвар-то — сын своего времени. Молчал, хмурился, даже прикрикнул на жену, не найдя другого способа успокоить ее. Вот и пришлось Мансуру больше о беременной снохе думать, чем о сыне, отправлявшемся, чего уж там скрывать, на настоящую войну. Да и чем он мог помочь ему, как оградить от опасности? Отныне судьба Анвара в руках случая...
Над безмолвными горами медленно, будто нехотя, поднялась ущербная луна, и сразу же заискрились изумрудными блестками верхушки деревьев, светлая дорожка пролегла по темной глади Голубого Озера. Побледнела, словно еще заметнее отдалившись от Земли, призрачная россыпь Млечного Пути, и вспомнился Мансуру рассказ Нурании о том, как шла она, больная, изможденная, по чужому лесу, и единственным ориентиром был для нее в том враждебном мире тусклый свет Млечного Пути, называемого в народе Дорогой Птиц. Обреченная на рабство Нурания и была отбившейся от стаи одинокой птицей. Ее муки, ее гордая, неугасимая воля к жизни — не урок ли это для живущих? И не потому ли стареющий Мансур и его сын, молодой сокол Анвар, стоят на посту, чтобы вечно светил людям Млечный Путь — дорога небесных птиц?..
В груди у него покалывало, по телу растекалась дремотная слабость. Нет, нельзя ему поддаваться болезни. Спокойствие леса на его совести. Да только ли леса? Мансуру казалось: упади он — и некому будет защитить все живое на земле.
Вдруг, словно проверяя его готовность к этой защите, неподалеку от скалы прогремел выстрел. Мансур вздрогнул и сорвался с места...
1982—1985 гг.
Об авторе этой книги
Как утверждают скульпторы, имеющие дело с молотком и резцом, в каждой глыбе камня таится какое-либо изображение, и нужно только разгадать, разглядеть его и высвободить из каменного плена. Беру камень и отсекаю от него все лишнее, будто бы говорил Роден, лукаво убеждая легковерных в том, как просто рождаются его шедевры.