На шум и возню выполз из-под крыльца старый лохматый пес Пират. Лениво потягиваясь и пластаясь брюхом по земле, он было подался вслед за хозяином в дом, но тот требовательным взмахом руки велел ему остаться на улице: мол, не спеши, свой завтрак, хоть и не больно заслужил, получишь, как обычно, на амбарном крылечке, а мне в первую очередь надобно покормить маленькую гостью.
Девятилетняя Наиля учится в школе-интернате в районном центре. Приехала на каникулы к бабушке Фатиме в Куштиряк и тут же пристала: «Хочу к деду в горы» — и просилась до тех пор, пока не добилась своего. Теперь она, как цветок за домом на пустыре, будет все лето скрашивать одинокое житье Мансура. По вечерам девочка требует от деда сказку, днем, как бабочка, порхает на взгорье, по зеленым лужайкам, собирает разноцветные камешки, чтобы одним их видом сразить интернатских подружек, между страницами старых книг засушивает всякие листья и цветы. Частенько, увязавшись за дедом и яростно сражаясь с комарьем, собирает в кустах сладкие лесные ягоды. В скором времени должна подоспеть сюда старшая сестра Мансура Фатима, и тогда начнется хлопотливая сушка и заготовка на зиму разного лесного добра: закипят медные тазы с черно-бурым смородинным и янтарным земляничным вареньем, затрепещут на ветру связки целебных трав. Страда!
Наиля приехала сюда бледной, слабенькой. Здесь на свежем воздухе да на козьем молоке стала день ото дня крепнуть, набираться сил прямо на глазах. И двух недель, кажется, не прошло, а уже и щечки у девочки разгорелись румянцем, округлились, и голубые болезненные прожилки на тонких ручках исчезли.
Взглянет Мансур на внучку — и забьется сердце в тихой радости: оживает дитя! Девчушка от горшка два вершка, а смышлена не по годам и готова не только делить грустное одиночество деда, но и быть ему душевной опорой. Это ли не утешение обоим?
Будить Наилю не пришлось — и подняться успела, и в озере искупаться. И вот уже бежит навстречу радостно повизгивающему щенку, забавно размахивая мокрым полотенцем и заливаясь звонким смехом.
«Живи долго, внученька, никогда не знай хвори и напастей», — шептал Мансур умиленно, любуясь девочкой и одновременно готовя завтрак.
За чаем Наиля неожиданно спросила:
— Дед, а дед, почему ты живешь здесь совсем один?
— Вот тебе на! Да ведь служба моя тут, — только и нашелся Мансур, не понимая, куда клонит внучка.
И она не заставила себя ждать:
— А до этого?..
— До этого, говоришь? Да, раньше я был не один. Поначалу ни один человек не бывает один... Была у тебя бабушка. И отец твой жил в ауле со мной. А как уехал он, я и перебрался на берег Голубого Озера... Наелась? Иди, детка, играй. — В одиночестве Мансур отвык от долгих разговоров. Вот и с внучкой он так же немногословен, хотя нашлись бы для нее ласковые и теплые слова. Чтобы как-то сгладить неловкость, бросил будто невзначай: — Можешь бинокль взять с собой.
Девочка захлопала в ладоши, набежавшую было на лицо тень как рукой сняло:
— Я на скалу заберусь, ладно? Лес буду смотреть! — и тут же выбежала вон.
Новая теплая волна захлестнула грудь Мансура. Забыв убрать со стола посуду, он поспешил за внучкой. Опомнился во дворе: куда это я? Собирался-то осмотреть борти, еще с вечера приготовил всю нужную снасть. А взвалил он на себя этот труд добровольно года четыре назад — ведь какое богатство пропадает ни за что ни про что.
Помнит Мансур, как в былые, еще довоенные времена люди охотно промышляли бортевым медом, да и сам он мальчишкой любил увязаться за взрослыми в лес. Их, знатоков этого дела, было немного — помнится, два или три человека, но они не вернулись с войны. Вот старый промысел и забылся.
Перебравшись на берега Голубого Озера, он по ровному гудению догадался, что здесь обитают пчелы, отметил для себя три места. Не без труда разыскал Мансур в ауле кое-какие снасти, оставшиеся от бывших бортников, отобрал мало-мальски пригодное, подновил-подправил и приспособил к делу. Начал, можно сказать, от скуки да в забаву, но увлекся не на шутку. В скором времени руководители заповедника тоже почувствовали пользу от этого будто бы случайно возникшего из небытия промысла и вот уже два-три года наделяют Мансура полновесным планом — в несколько пудов меда. А мед-то лесной каков! С чем сравнить его аромат и целебным нектаром напоенную сладость!..
Наиля давно уже забралась на скалу, расположилась там по-хозяйски: на шее бинокль, на плоском, как стол, камне разложены книжки. Рядом — шаловливый Актырнак. Чтобы по неосторожности не сорвался со скалы, глупыш привязан тоненьким шнурком к молодой березе, проросшей из каменной расщелины. Девочка то и дело приникала глазами к биноклю и с сосредоточенным видом обозревала просторы леса. Помощница!