Мисс Томпсон, которая не могла объяснить, зачем нужно составлять схемы английских предложений, но он послушно это делал.
Профессор Адамс, который постоянно прерывал свои лекции по физике замечаниями о высокой обязанности инженера по отношению к своей профессии и обществу следить за тем, чтобы всегда использовались только проверенные методы.
К каждому из них он приспособился. Он складно пересказал на экзаменах и зачетах все, что они наговорили на уроках, все, что было написано в учебниках. И они хвалили его за высокий уровень знаний.
И никто никогда не спросил: "У тебя есть идея, которая лучше, чем эта, Юджин Монтгомери"?
Никто никогда не спрашивал, есть ли у него вообще какие-либо идеи. Казалось, это не имело значения. Пока он действовал как ментальная кирпичная стена, возвращая все, что они выдавали, это всех устраивало.
Но это было приятно - тепло, дружелюбно и приятно. Он вспоминал эти годы как лучшие в своей жизни. Никакой ужас его тогда не преследовал. Невозможно даже представить, чтобы с ним тогда происходило что-то подобное.
Он все помнил. Медленные, темные волны плескались на краю его сознания. И он знал, почему они появились. Потому что он осмелился снова считать себя учеником. Темные, плещущиеся волны были альтернативой послушному повиновению и покорному впитыванию всего, чему его учили. Они могли появиться и в школьные годы, если бы он позволил себе считать мистера Карлинга старым дураком, глухим, немым и слепым к чуду прекрасной науки, которую он убивал. В этом классе могла бы появиться дюжина людей, которым можно было бы показать свет и красоту настоящей науки, если бы их неокрепшее восприятие было соответствующим образом воспитано.
Но мистер Карлинг позаботился о том, чтобы они никогда не увидели ничего подобного. Своей неуклонной неуклюжестью, которая сама по себе была верхом эффективности, он сделал все, чтобы они ничего не разглядели. Это и была его цель, подумал Юджин Монтгомери с внезапной жгучей яростью. Все это знали. Директор Мартин, школьный совет, все в общине - не было никого, кто не знал бы о том, что делает мелкий продавец костюмов Карлинг. И они ничего не сделали, чтобы помешать ему.
Саморегуляция. Карлинг эффективно и прочно внедрял в мозги учеников маленькие устройства саморегуляции, когда говорил, что мы не должны видеть эту красоту - она ведет по слишком многим странным путям к слишком многим странным мирам. Это уродливая вещь, которую ученики должны были навсегда возненавидеть.
Монтгомери догадывался, что происходит, даже когда сам перестал видеть красоту науки, и потерял способность к сопротивлению. Если бы он попытался противостоять своим учителям, даже мысленно, то не смог бы справиться с паникой. Теперь, с помощью Зеркала, он мог наблюдать, как она подкрадывается к нему, чувствовать, как она течет по его венам, - и не поддаваться ей. Наоборот, он почувствовал, как в нем поднимается сила, теперь он осмелился взглянуть на этот скрытый кошмар, и темные плещущие волны медленно отступили, а потом исчезли совсем.
Он долго сидел, ожидая чего-то большего. Но что-то подсказывало, что пока это все. Он увидел себя таким, какой он есть, и ему придется смириться и жить с этим дальше. До сих пор он добровольно подчинялся каждому капризу догмы, никогда не осмеливаясь подвергнуть ее сомнению или предложить радикально иную собственную мысль. Он был трусом. Но теперь он мог смотреть на этот голый, неприятный факт без содрогания, потому что знал, что с помощью Зеркала он найдет способ измениться.
Он позвонил в офис, где его ждал Дон Вульф, и сообщил, что закончил, но не готов обсуждать то, что произошло. И Вульф отпустил его, не настаивая на разговоре.
Он проигнорировал звонок, который, по словам портье, поступил от Доджа. Сегодня он уже отчитался один раз, и этого было достаточно. Он попросил, чтобы до утра его не беспокоили никакие звонки.
Заснуть ему не удалось, и он долго лежал, глядя вниз на узкую полоску песка у подножия выступающих поблизости скал. В его голове роились путаные, мучительные мысли, и все же у него оказалось достаточно выдержки, чтобы рассматривать их объективно и без паники.
Как много произошло с тех пор, когда он занимался в авиационной корпорации "Файрстоун" проектом "ХВ-91". Ему было интересно, каково сейчас Сорену Гандерсону, если его испытание было таким же жестоким. Но представить этого не мог, поскольку в отличие от него, Гандерсон был успешным и творческим человеком.
Монтгомери уже с трудом вспоминал первоначальную цель своего приезда. Но он должен был заново оценить сложившуюся ситуацию. Было ли существование Школы мистификацией и угрозой для Доджа и Спиндема, которую они должны прекратить? Он еще раз с волнением вспомнил об экспериментах Норкросса. Теперь он был уверен, что в них не было ничего фальшивого. Впрочем, у него не было никаких убедительных доказательств, подтверждающих это. Его убедил собственный опыт. Годы постоянного напряжения и страха, об источнике которых он не догадывался, прошли. Теперь он мог реально смотреть на собственные недостатки, не пытаясь уклоняться от их рассмотрения.