— Как не знаете?
— Точно так, Ваша Светлость!..
— Что так?
— Так…
— Кто был с Государем?
— Никого не было, Ваша Светлость!
— Но вы где же были?
— Были…
— Как же вы говорите, что никого не было?
— Никого, Ваша Светлость.
— Глупцы! — прошептал с сердцем Князь и подъехал к Иоанну.
— Государю Властителю не угодно было ожидать окончания охоты? — сказал он ему.
— Да!
— Успех охоты превзошёл ожидание….
На эти слова не было ответа. Любор замолчал и в недоумении ехал за Иоанном.
Молча проехал Иоанн улицы Босфоранские и не обращая внимания на поклоны встречающегося народа. Выехав на большую площадь, приблизился он к Старому дворцу, подле подъезда сошел с лошади; все последовали его примеру; приняли от него лошадь, и он скорыми шагами поднялся на мраморную лестницу; подошёл к двери, схватил за ручку замка, повернул; но двери не отворялись.
— Дворец заперт, Государь, — сказал Любор. Иоанн остановился. Скоро принесли ключ, двери отперли, и он вошел во внутренность покоев, где владычествовало молчание, как в царстве Леты. Только на золотых карнизах высоких стен отражался еще свет румяной, вечерней зари; темнота скрывала уже роскошные и блестящие украшения длинного ряда дворцовых покоев.
Все следовавшие за Иоанном остановились в Сборной палате; ибо Властитель, пройдя оную, захлопнул за собою двери.
Не постигая причины мрачности его, все с удивлением изыскивали в уме своей причину приезда в Старый дворец, который со времени совершения в оном обряда венчания на царство, стоял пустым.
После долгого ожидания возвращения Иоанна, Князь Любор, более прочих приближенный и более прочих решительный, пошел в глубину длинного ряда покоев.
Он нашел Иоанна в покое, который был светлее прочих; ибо сияние вечерней зари и взошедшая; луна проницали во внутренность, сквозь хрустальный свод, посреди коего золотой орел с распростертыми крылами, держал венец, озарённый лучами. Иоанн сидел, поддерживая голову, так что кисть руки скрывала все лицо его. Приближение Князя, казалось, вывело его из задумчивости, он произнёс невнятно:
— Кто?
— Что угодно приказать, Государь?
— Огня! — был глухой ответ Иоанна.
Князь вышел и отдал приказание дневальным.
— К нему нет приступа! — говорил он, возвращаясь в Сборную палату.
— Что это значит? — был общий вопрос, и никто не мог разрешить его, как надписи на Виндзойском камне, начертанной по преданиям жителей, до создания мира.
Только один блюститель Босфорании равнодушно повторял:
— Должно ожидать приказаний, или выхода Властительского; ибо верно, он не долго останется здесь, и отправится в Новый дворец.
— А мне кажется, — сказал Князь, — что Государю угодно здесь провести ночь, потому что он приказал осветить дворец.
Все приняли слова Любора за шутку.
Старый Сбигор-Свид, сопутствовавший Иоанна на праздник охоты, был тут же; скорыми шагами ходил он по Сборной палате, и тайно радовался перемене, замечаемой в Властителе. Всякая перемена была для него выгоднее настоящего положения.
Все прочие сезонники и царедворцы также ходили взад и вперед, не сводя глаз с роковой двери.
Пустота дворца никому не нравилась. Эхо расселилось по всем углам, ловило все слова и досаждало придворной скромности. Небольшая сырость давно необитаемых покоев, начинала уже действовать на здоровье некоторых; многие чувствовали необходимость подкрепить истощенные силы пищею, и возбудить бодрость духа семитравником, напитком, изобретенным Аравитянами, хранившими долго способ составления его в тайне, вновь открытым в 13 столетии Раймундом Люлли, и известным под именем живой воды, жизненного бальзама, почитавшегося — всем светом за извлечение эссенции из философского камня.
Уже более двух часов продолжалось испытание терпения; и, хотя нигде столько его нет, сколько в обитающих на стремнинах земного величия; но как все подобные люди считают себя людьми озабоченными делами и знающими цену времени, то жалобы их друг другу, на невозвратную потерю нескольких часов, были бесконечны. Некоторые говорили даже, что если это продолжится, то порядок во всем расстроен неизбежно. Многие, посматривая, то на двери, то на часы, готовы бы были предвещать всеобщую войну, повсеместный неурожай, голод, и вообще все несчастия, если б состояние Государства хотя не много походило на их беспокойную душу.
Пробило десять часов. Жалобные разговоры обратились в зевоту. Между тем дворцовые слуги осветили все комнаты. Выходящие из внутренних покоев были останавливаемы; на них сыпались со всех сторон вопросы: где Властитель? Что делает он?.. Но с словом: не могу знать! Сии пленники любопытства освобождались, а толпа ждала в дверях новой добычи.