— Вот три врача, — отвечали посыльные, — все трое приехали они вчерась в Босфоранию, но ни один неизвестен лично Государю Властителю.
— Как зовут их? — спросил Филип; но привыкнув уже к торопливости придворной, он не дождался ответа и сам обратился к ним с тем же вопросом.
Двое из приведенных потомков Гиппократа начали что-то рассуждать на неизвестном Филипу истопнику языке, а язык третьего был ему понятен.
— Как тебя зовут? — повторил Филип.
— Олоф Эмун — отвечал доктор.
Филип отправился к Властителю. Вскоре к Иоанну позвал он Олофа Эмуна. Похожий на дубового Капко-Ороло, любимого слугу глиняного бога Кэрмэта, Эмун покатился по длинному ряду дворцовых покоев, и пыхтя вошел в царскую опочивальню. Там был полусвет. Иоанн сидел подле ложа в глубоких креслах.
Из блистающих светом и драгоценностями покоев, Эмун вошел, как будто под покров ночи. Он приблизился к мраморной статуе, представляющей победителя Востока, Юга и Запада, и поклонился ей низко.
Неподвижность её и громкий вопрос справа: как тебя зовут? смутили его несколько; но доктор не совсем потерял присутствие духа: он надел очки, осмотрел комнату, отыскал настоящее положение Иоанна, и повторил почтительный поклон, произнеся робко:
— Олаф Эмун. Откуда и давно ли здесь?
— Сего дня только приехал из Холморугии — отвечал Эмун уродливым произношением.
— Умеете лечить?
— Все болезни, какие угодно.
— Ложь! Мнимой потомок Эскулапа!
Эмун затрепетал, отступил несколько шагов назад.
— Где у тебя средства против болезни, которой корень скрыт в самом создании человека? Дай мне его! Где у тебя средство против мятежной мысли, которая родится, чтоб быть мучительницею вечною, мысли, которая есть бессмертный плод смертного? Вынь ее из головы моей своими пальцами, я озолочу тебя! Где у тебя средство против желания? Убей желания, не убив человека, я буду тебе молиться!
Властитель умолк.
Испуганный Эмун стоял, потупив глаза.
— Смотри, чем я болен — умеешь ли ты сократить биенье пульса?
Трепещущий Эмун прикоснулся к пульсу Иоанна; долго думал, хотел что-то говорить — и не смел.
— Не трудись делать своих заключений! Внутренний мой огонь хочешь ты измерить своим холодным правилом? — оно ложно. Твоя помощь нужна мне только для глаз и для груди; у меня болят глаза видишь?.. Дай мне зонтик и примочку….
— Для груди пилюли? — прибавил Доктор.
— Да, утоли этот жар пилюлею! Наведи на меня сон, которой бы уподобился жизни бесчувственного и равнодушного! Ступай, готовь лекарство и будь безвыходно при мне.
— А жена, и дети, Ваше Величество? — спросил. Эмун, низко поклонившись.
— Жена и дети пусть также живут здесь — отвечал Иоанн.
Успокоенный Эмун, на подобных основаниях, готов был вечно сидеть на хребте Кавказском возле Прометея и залечивать его раны.
Почти бегом отправился он в сборную палату.
— Кто здесь дежурный по части Медицины? — спросил он с важностью, как уполномоченный Властителем.
— Здесь есть главный придворный медик, — отвечали ему.
— Где он?
— Я — он! — сказал сердито придворный медик.
— А! хорошо; прикажи сей же час позвать ко мне аптекаря.
— Ты здесь не в своей атмосфере! она для тебя вредна, — отвечал придворный Доктор.
— Я умею очищать атмосферу от миазмов! — сказал Эмун надувшись.
— А я умею таким уродам вскрывать череп и очищать мозг! — вскричал придворный медик и вышел из сборной палаты.
Терпеливый Эмун отправился к своему семейству в гостиницу. Там, в несколько мгновений приготовил он примочку, зонтик, пилюли, и сделал нужные распоряжения для переселения во дворец. Жена его, три дочери, два сына и кухарка уложили весь домашний скарб в повозку, приставили к дышлу двух мулов Богемской породы, надели на них шлеи, и двинулись с места.
На древнем языке, который славился чистотой и приятностью, и сохранился до сего времени, как звучный древний отголосок в стенах Тавроменских, дорогой сочиняли они и поверяли друг другу планы для будущей экономии во время роскошной жизни, но дворце.
Между тем Иоанну принесли требованные им бумаги с собственноручною подписью. Долго занят он был делами; но кончив оные, и отослав Государственный бумажник к первому Верховному Совещателю, потребовал к себе Эмуна.