- Она посмела позвонить тебе при мне!
- У нас ничего не было.
- Да пошёл ты! И свою Светулечку можешь прихватить. Я к тебе больше никакого отношения не имею.
Девушка разворачивается на месте и идёт в нашу сторону.
- Мил, перестань. Это свадьба моего лучшего друга.
- Я не еду.
- Ты хотя бы понимаешь, сколько денег он отвалил за каждого человека?
- Плевать.
Рывком догоняет её, тянет за капюшон шубки.
- Пусти!
- Ты едешь со мной.
- Пусти, говорю, - он разжимает пальцы, и она отшатывается.
- Села в машину и жди. Я схожу за шампанским.
- Когда ты придёшь, меня уже не будет.
- Вот тогда я и позвоню Свете, – бросает через плечо.
Краснорожий почти дошёл до порога магазина.
- Ты – похотливый жирдяй! – она вскакивает на ступеньки, загораживая ему путь. – Только и думаешь о том, как потрахаться с новой блядью. Смотреть на тебя противно. Да у меня уже не течёт от тебя. Я представляю себе других мужиков, когда ты сопишь на мне.
- И кого же ты будешь представлять сегодня ночью? – его нервная улыбка застыла как гримаса.
Последняя затяжка жрёт фильтр, обжигает пальцы. На корточки. Рыжий огонёк шипит, гаснет. Пальцы в холоде. Снег твёрдый, как каменная соль.
- Да любого, кроме тебя. Вот хоть этого, - девушка улыбается мне сквозь гримасу злости.
Я встаю и смотрю на неё в упор. Сталкиваю взгляд на краснорожего. Он кривит губы и говорит:
- Этому нищеброду такие бабы, как ты, никогда не дадут. Ты ведь хотела на Мальдивы. И новый телефон. А ещё твоей маме нужна новая операция, иначе она сдохнет. Так что сегодня ночью будешь сосать мне. И мне пох, кого ты будешь себе при этом представлять.
- Какой же ты мудак, - она всхлипывает протяжно, будто вместе со вдохом проглатывает что-то, что встаёт поперёк горла. Закрывает лицо ладонями, опускается на ступеньки.
Первый шаг перед бегом всегда мягкий, неслышный. Разгон начинается со второго. Подъём по ступеням. Прозрачная дверь ещё не успела задвинуться за его спиной. Я проскальзываю внутрь. Поворот налево. Пол влажный, но чистый. Ступни почти не чувствуют под собой тверди. Зато внутри всё как кремень, будто мышцы огибают внутренние органы каменной скорлупой. Стеллаж с разноцветными фруктами чёрно-белый. И только малиновые пятна перед глазами.
- Посмотри на меня.
Обернулся через плечо. Я подождал, пока он развернётся всем корпусом.
Краснорожий начинает падение. Когда он врезается спиной в пол, его затылок ещё держится на весу. Я над ним. Кулак в скулу. Он морщится. Кривит пасть. Рот будто уползает от места удара. Настигаю его другой рукой. В челюсть левой. Его возглас писком сквозь ор вокруг. За грудки. Подтягиваю ближе к себе, будто хочу рассмотреть получше его морду. Я продолжаю бить. С облегчением. С наслаждением. Бью его так, будто передо мной мой отец. Я так ждал. Я мечтал об этом всё моё маленькое слабое детство. Я представлял это тысячу раз. Стану выше. Возмужаю. Повалю. И буду бить так остервенело, что под его телом проломается пол. Мстить. Отомщу ему за сам факт появления меня на свет.
Кто-то оттаскивает меня за плечи.
Краснорожий опирается на локоть. Встаёт на колени. Я сжимаю кулаки и едва сдерживаюсь, чтобы снова не сбить его на пол. Вгрызаюсь в собственные щёки. Выждать. Пусть проваливает. С него достаточно.
Он поднимается, зацепившись пальцами за прилавок с фруктами. Идёт покачиваясь. Врезается в дверь.
- Она не открывается с этой стороны, придурок, - говорю я.
Отшатывается, проходит между кассами. Я следую за ним.
Девушка по-прежнему на пороге. Вздрагивает от рыданий. Она так и просидела, уткнувшись в ладони. Нина, которая невзлюбила её с самого начала, теперь наклонилась к ней, и гладит по предплечью.
- Что с твоей мамой? – я сажусь напротив. Вглядываюсь в закрытое лицо.
- Какое тебе дело?
- Нин, оставь нас, пожалуйста.
К тому времени, как двери смыкаются за её спиной, девушка уже не дрожит.