- Ненавижу греческие мифы.
- Я помню.
- Вы специально? Издеваетесь надо мной?
- А ты специально пользуешься тем, что я пообещал не разговаривать с полицией, пока мы не добьёмся надёжных результатов?
- Я Вам доверяю. Одному из немногих мужчин. Я этим пользуюсь.
- Есть шанс, что найдут похитителя, если в полиции узнают, что вы обе были там.
- Если Вы им скажете, - делаю к нему шаг, - я всё буду отрицать, - рублю фразой воздух между нами.
- Хорошо, хорошо, - выставляет ладони, будто прикрывается от меня. - Что ты привезла для него?
- Листовку. Я попросилась в волонтёрскую группу. Там искали одну девушку. И я взялась расклеивать объявления. И вместе с ними взяла ту, которую напечатала сама. В ней написано, что разыскивается пропавшая без вести. Указан мой телефон. И фотография Маши из той статьи.
Аркадий Анатольевич делает ненавистный мной жест «рука-лицо».
- Мы должны всё рассказать полиции. Теперь, когда известна личность второй девушки, можно отыскать между вами связь. Появился шанс найти преступника и отправить его в тюрьму.
- Я не получу удовлетворения, если его посадят. Я не получу удовлетворения, пока его не станет вообще.
- Это нормальная реакция. Ты думаешь, что он сбежит, или…
- Нет. Вы не понимаете. Страх – это выше, поверхностно, незначительно. Стыд. Вот что первично. Он знает, как всё было на самом деле. Не Вы, не полиция. Только я и он. А я не хочу, чтобы это знание жило. А оно будет жить, пока он не умрёт. Первый шаг уже сделан. Я нашла его. Это наверняка он. Вы не видели, как он отреагировал на листовку. И на меня. Если бы видели – поверили бы.
- Яна. Будь он твоим похитителем - он бы узнал тебя. И вёл себя незаметно.
- Он вспылил из-за эффекта неожиданности. И сначала он не мог узнать. На мне был шарф, натянутый до самых глаз.
- Сначала… А что же произошло дальше?
- Я хотела сдёрнуть шарф. Я хотела, чтобы он узнал меня. Так хотела этого, что у меня стало мокро в трусиках.
3.Костя
Белая пелена сменяет каменные башни. Лес обступает разом. Влажный снег утяжеляет ветви, превращает тропу в туннель. Я сбавляю темп. Бег здесь как сквернословие. Кощунственно лишь глянуть.
Смотреть широко открытыми глазами.
Она ждёт меня в центре заледеневшего озера. Одинокая фигура в серой одежде. Только глаза цветные. Её тёплые карие глаза. Встречают меня с надеждой. Которую я снова разрушу до предпоследнего камня.
- Ничего, - я пускаю взгляд в норку между толстыми шерстяными нитями её шарфа. Ласкаю глазами кончик ключицы под краем маленького золотого крестика. Только я знаю, какая сладкая на вкус её белая кожа там.
И тот.
Эта мысль приводит меня в бешенство. Пальцы разом сжимаются, до хруста, до рези в ладонях.
- Я ничего не нашёл, Мари. Прости, хорошая…
- Пусть так, - её голос звучит глухо сквозь плотную хирургическую маску. - Я всё равно тебе благодарна…
- Дай мне ещё немного времени, - голос-предатель срывается на хрип.
- Костя, ты сделал всё, что мог, - её приветливость не милосердие - жалость.
- Я так виноват перед тобой.
Делаю к ней шаг. Но она отступает на все два. Я бы всё отдал, чтобы прижать её к себе. Вдохнуть её запах. Чтобы чувствовать, как она плавится в моих руках. Целовать её щёки и губы, которые я не видел уже полтора года, и которые она никогда мне больше не покажет.
- Позволь обнять тебя. Пожалуйста.
- Нет.
- Хотя бы взять тебя за руку.
- Раны… Раны опять загнивают. Я не хочу, чтобы этот запах стал последним напоминанием обо мне. Не так. Не так мы должны были расстаться.
Она подносит руки в перчатках ко рту, греет их собственным дыханием, сочащимся сквозь белое сито хирургической маски. Я слышу треск. Будто под ней проваливается лёд.
Взглядом вниз. Она задирает юбку до самых трусиков. Её колени гнутся в обратную сторону. Надламываются. И она обрушивает себя вниз. Взглядом по излому её тела, от обрубков колен к голым бёдрам. Чёрная нить вшита в рану, извивается в распухшей красноте, перечёркнута сгустками склизко-белого гноя.