— Неплохо рисуете… Значит, не зря ночку провели.
Они еще «беседовали», когда дверь резко открылась, и в кабинет торопливо вошли председатель колхоза и Наташа.
— Что это ты человека-то обидел? — размахивая руками, возмущался председатель.
— Что с тобой? Подними, пожалуйста, голову, — Наташа кинулась к Анатолию Михайловичу. — Ты что, родной мой, плачешь, что ли? Ты что? Я и не знала, что у тебя так много седых волос…
Анатолий Михайлович продолжал сидеть с опущенной головой и молчал.
— Да что же это такое, Толя?! Ты бы врезал им как следует! — разревелась сна.
— Наташа, — подняв голову, тихо обратился к ней Анатолий Михайлович. — Ты не кричи, знаешь, у меня нет сил, никаких сил… Что-то сердце… Нехорошо…
Председатель колхоза, взяв Анатолия Михайловича под руку, вышел с ним на улицу к машине.
— Не обижайся на меня, дорогой друг, не со зла я сказал ему, что Наташа с вами. Не со зла. Я же не знал, что он такой дуболом. Черт его знает, как это вышло, — оправдывался председатель.
Дома Анатолия Михайловича ждала вся семья.
Жена встретила его криком:
— Говоришь, совещания, планерки, а ты, оказывается, любовницу завел?
Он вошел к себе в комнату, закрылся на ключ и час пролежал на диване, закрыв глаза. Потом достал свой потертый чемоданчик, уложил необходимые вещи. Вышел в коридор, поцеловал дочку и сына… На лестничной клетке ему вслед кричала жена:
— Ну и уходи! Давно тебе нужно было уйти! Только не надейся, алименты я с тебя все равно сдеру!..
Он остановился между пролётами этажей, поднял голову и ответил:
— Детей я не брошу, не волнуйся…
Через месяц его поведение обсуждали на заседании парткома. После чего он подал заявление об увольнении по собственному желанию и улетел на Дальний Восток, на завод по переработке рыбы. Еще через месяц к нему уехала Наташа с дочерью.
Председатель колхоза поссорился со своим другом подполковником и, кажется, навсегда, хотя тот получил очередное звание и новое назначение.
Рисунки Анатолия Михайловича каким-то образом попали в колхозный музей, и под ними сделана надпись: «Размышления неизвестного художника».
Два дутара
С места происшествия уезжали пожарники, расходились люди. Пожар был потушен.
— Оставьте меня в покое, — размахивая руками, резко говорил директор завода.
— Разрешите, очень прошу… — не унимался старик.
Ему было лет семьдесят. Изношенный чапан, выгоревшая от солнца тюбетейка придавали ему вид веселого актера. Широкая, добрая улыбка на лице говорила о многом и прежде всего о том, что он никогда в жизни не унывал. Обычно таких людей в народе называют Насретдином. Его веселость и находчивость всегда доставляют людям радость.
— Послушайте! У нас, видите, был пожар, несчастье. Видите или нет? — раздраженно пояснял директор.
— Вижу, еще как вижу. Но все страшное уже позади. Теперь надо думать, как жить дальше. Вот только дерево очень жалко, просто сердце болит, — ласково продолжал спорить старик.
— Черт его знает, шутит он, что ли?
Какое ему дерево жалко стало? — обратился к людям директор.
— Он просит дерево, которое у нашего склада растет. Его пожарная машина при развороте повредила. Конечно, жаль. Хорошее дерево, но что поделаешь? Темно было, — хриплым голосом дал разъяснение один из рабочих, участвовавший в тушении пожара.
Директор, почесав в затылке, спросил:
— Дедушка, может, оно еще выживет? Пусть растет…
— Нет, сынок, — не успокаивался старик. — Оно пропадет, а я хочу продлить его жизнь.
— Как продлить? Срубить и потом продлить? — удивленно глядя на старика, спросил директор.
— Очень просто, сынок… Из этого дерева, пока оно еще живо, я смастерю два красивых мелодичных инструмента — дутара. Иначе, сынок, поверь мне, высохнет дерево и пойдет на дрова. Тебе и мне потом стыдно будет.
Директор, посмотрев на всех собравшихся и как бы говоря сам с собой, продолжил:
— Говорите, на дрова пойдет? Не хотелось бы, не хотелось бы… Ну что, товарищи, — вдруг обратился он к окружающим, — подарим деду дерево?
Все молчали.
Старик, поправив на голове тюбетейку, тихо сказал:
— Не хотите, как хотите. Я хотел как лучше. Пойду я, у меня и без вас дел хватает… — с обидой закончил он.
— Подождите, дорогой вы наш, — остановил старика директор. — Если можно дать умирающему дереву вторую жизнь, что ж, тогда рубите.
Окружающие с возмущением обратились к директору.
— Что вы делаете, такое дерево разрешаете рубить?
Директор, только что прибывший к месту пожара, подойдя к дереву, положил ладонь на обгоревший ствол и мысленно обратился к дереву: «Ты уж прости меня, не уберегли тебя. Прав старик, уж больно сильно тебя повредили».
Дерево от сильного (Удара пожарной машины стояло наклонившись, с перебитым стволом, с опаленной кроной. Конечно, ему было уже не жить…
…Шло время. О пожаре давно уже забыли. Только временами директор чувствовал на себе недобрые взгляды некоторых сослуживцев.
Как-то он спросил одного из них:
— Скажите, что произошло? Что-то вы ко мне стали относиться не так, как прежде?
— Вы совершенно правы! — ответил сотрудник. — И не только я один, — с иронией продолжил он.
— Почему же? — с волнением спросил директор.
— Будто бы вы сами не знаете? Дерево виновато, дерево! — крикнул сотрудник. — Его посадил сам Ильхом Ибрагимович! Л вы — срубили! Добрый какой нашелся! — разгорячился сослуживец.
— Но оно же было повреждено, — виноватым голосом проговорил директор.
— Не вами оно было посажено, п нечего было лезть. Оно было посажено Ильхомом Ибрагимовичем, — не унимался противник.
— Вы, может, и правы, но за последний год на заводе посажено двести штук саженцев. Да и потом, я не мог отказать старику, который обещал продлить жизнь дереву. Только поэтому я и разрешил…
— Ради продления жизни дерева? А может быть, вы продлите жизнь Ильхома Ибрагимовича?! — с иронией улыбнулся сотрудник и вышел из кабинета.
Директор долго смотрел на поверхность длинного полированного стола для проведения заводских планерок. «Интересно, а где сидел этот великий человек — Ильхом Ибрагимович? И вообще, что он из себя представляет?»— вдруг подумал он.
В кабинет пошла секретарша:
— Вас просит к телефону Ильхом Ибрагимович, — вежливо обратилась она.
Директор поднял трубку.
— Да, слушаю вас…
— Мне сказали, что вы срубили посаженное мною дерево, — грубым голосом, сквозь кашель спросил неизвестный.
— Вы знаете, на этом месте мы посадили уже три дерева, — виновато ответил директор.
— Мне жаль вас, но вы молоды и не знаете, кто такой Ильхом Ибрагимович. Поэтому за дерево, посаженное мной, вы еще ответите…
Директор подумал, что с ним говорит больной, выживший из ума старик. Поэтому он осторожно положил трубку на рычаги и вышел из кабинета.
Через два дня его вызвали в министерство, где прямо спросили, почему он вырубает деревья.
— Деревья? Какие деревья? — переспросил директор.
— Вы бросьте разыгрывать нас. Говорят, что вы на территории завода вырубаете деревья, посаженные нашими уважаемыми и почитаемыми стариками.
— Да, вырубаю и продаю по три рубля на старом базаре, — возмутился директор.
— Вы, пожалуйста, успокойтесь, — попросил замминистра. — И знайте свое место. Не надо было трогать дерево, посаженное самим Ильхомом Ибрагимовичем. Не надо было! Съездите к нему домой да извинитесь, как следует извинитесь. Он хороший человек, может, и простит.
Директор на это ничего не ответил и уехал обратно на завод. Приехав к себе, он запросил в отделе кадров личное дело Ильхома Ибрагимовича.