Иру он видел в институте, помнил лицо, но знаком не был. В колхозе он заметил её сразу: средний рост, довольно широкие бедра при узкой талии, тяжеловатые ноги, а лицо невыразительное, с длинным узким носом, тёмными глазами… молодая девушка, но всё-таки какая-то безвозрастная: то ли ей двадцать лет, то ли тридцать, или даже под сорок. Времени у Бори не было совсем. На второй или третий день заезда он пригласил её к себе в гости на вечеринку с друзьями. Он часто устраивал у себя вечеринки с возлияниями, но обычные «бойцы» в его узкий круг вхожи не были, только друзья, из года в год одни и те же. А тут он Иру пригласил, потом уже одну, потом в городок взял с собой, они в его газике поехали, грибы собирали, землянику. Люди увидели и сразу заговорили: «Начальника девка… Бориса баба… она с начальником…» Боря видел, что Ира им увлечена, она его лет на семь младше, недавно после Техноложки, молодой специалист. Через три недели он сказал ей, что хочет жениться, а посему… почему бы им не жить вместе. Ирка замялась, но Боря сказал: «Не бойся, девочка, я тебя не обману. Давай! Всё будет хорошо». Ирка ему поверила, да и как можно было ему не поверить, он же порядочный человек, в узких щелочках его серых глаз под набрякшими веками была видна честность. Такими вещами Боре и голову не пришло бы шутить.
Когда поздней осенью они вернулись в Ленинград, Ирка была беременна, мама довольна и даже присутствовала на скромной свадьбе. Весной Ирка родила Аню, маме было уже совсем плохо, она лежала в больнице. Боря успел, и мама подержала Анечку на руках. Боря помнил больничную палату, где ещё лежали три женщины, мамину костлявую руку, которой она цеплялась на изголовье кровати, чтобы подтянуться вверх. Они положили ей поверх одеяла кулёк с внучкой, и мама нежно гладила ей ручки, заглядывала в личико и всё пыталась понять, на кого похож ребёнок. Они ей тогда с жаром говорили, что на папу, хотя это было ещё совершенно не очевидно. Через два месяца они её похоронили. Папа стоял у открытого гроба, маленький сгорбленный, понурый. Боря хотел держать его под руку, но папа не позволил, стараясь казаться стойким. Он и сам через полтора года умер, и тоже от рака. Было ощущение, что жить без своей Ниночки ему стало ни к чему.
А Танька закончила институт, стала работать на заводе «Арсенал» и вскоре встретила этого своего мерзкого Володю. Володя не понравился Боре сразу: нелюбовь с первого взгляда. Небольшого роста, коренастый, с начинающимся пузцом в неполных тридцать лет, с залысинами. Боря даже обратил внимание на его руки: толстенькие короткие пальцы с едва видными ногтями. И этими вот руками… он его сестру… В Боре поднималось чувство гадливости. Неспортивный, любитель пива. Пиво Володя пил некрасиво, он наливал туда водку. Ну зачем так делать! Как можно. Володя учился в институте, но бросил. Началась перестройка и этот подался, естественно, в какой-то тупой кооператив. Потом перешёл в другой, потом в третий. Начиналось всё всегда прекрасно, были деньги и Володя, как он сам говорил «гудел» в ресторане, а потом всё разваливалось. Один раз развалилось с таким треском, что Володя чуть не загремел в тюрьму. Какие-то карбюраторы, которые покупались оптом, а потом перепродавались. Десяток карбюраторов нашли в багажнике старой Володиной «девятки», конфисковали, Володю арестовали, а это была «статья». Пришли к Таньке с обыском. Кошмар. Танька прибежала к нему на работу, плакала у проходной, умоляла помочь. Тьфу, гадость. Боре пришлось просить начальника ХОЗУ звонить куда надо. Боря унижался, сто раз благодарил, и Володю возненавидел ещё больше, чем раньше. Шурин работал потом каким-то менеджером в магазине, зарабатывал мало и крепко пил. Боря так и знал, что у Тани будет такой муж. Виделись редко. Когда у сестры родился сын, она его тоже Колей назвала, Боря пытался с сестрой сблизится, но когда Володя наливал им обоим водку и как все сильно пьющие люди, быстро пьянел, Боря зверел, начинал зло шутить, и Ирка уводила его домой. Сыновья их Коли так особо и не подружились. Таниному сыну было лет двенадцать, когда Володя умер от рака мозга. Даже тогда Боре не удалось найти в своём сердце сочувствия, Володя не вызывал у него никаких чувств, кроме острой неприязни. Однако, когда его не стало, он снова осознал себя «хозяином в доме» и сестру всячески опекал, привозил ей дефицитные продукты, денег за них не брал, находил разных рабочих, Таня с сыном каждое лето проводили на даче. Когда мальчишка закончил школу, Боря настаивал, чтобы он шёл учиться, но какое там… никуда не пошёл. Танька нашла денег, у него не просила, и дала их кому-то в военкомате, чтобы Коленьку «потеряли». Потом, кажется, какую-то справку достала, в общем Колька её в армии не служил. Ничего из него, разумеется, не вышло, тоже работает менеджером, как и папаша. Это у них фамильное, слово-то какое противное «менеджер». Тоже мне специалист. Боря не отдавал себе отчёта в том, что он в сущности и сам — менеджер. Он — это другое дело, за его спиной колоссальный институт, а не шарашкина контора.
Насчёт своей жизни с Ирой, с которой до свадьбы он и познакомиться-то толком не успел, Боря не размышлял. Рождение дочери, смерть мамы. Ира с работы уволилась, он их с ребёнком сразу с началом лета отвез в деревню, сначала в большую закреплённую за ним усадьбу, а потом уж, как дом отремонтировали, Ира стала жить там. Теперь у него была семья, всё как у людей. Какие у Ирины могли к нему быть претензии? Никаких: обеспечивает, заботится, возится с дочкой, изредка ходит к тёще с тестем, выдерживает скучные семейные обеды и пустую болтовню мало знакомых людей. Так было надо и Боря, будучи по натуре конформистом, покорялся несложным обязательствам. Жизнь его не так уж изменилась: подготовка к шефскому сезону, потом сам сезон: суета, организационные хлопоты, мелкие неурядицы, выпивки, заготовки на зиму ягод и грибов. В заготовках самым главным были всевозможные наливки: ягодные и из черноплодной рябины. Лучше водки, никакого сравнения, кто понимает… Тогда у него были деньги, и он купил Ире цигейковую шубу, две шапки, лисью и норковую. С родителями они никогда не жили. Ира сразу пришла в квартиру на Чёрной речке и устроила там всё по своему вкусу. Да собственно надо отдать ей должное, Ира была скромная женщина. Радовалась покупкам, но сама ничего не просила. Маленькая дочка поглощала её время и помыслы. Что говорить, Ира была хорошей матерью. А женой? Честно говоря, и тут придраться было не к чему, но Боре всегда казалось, что ему нужна другая женщина, не Ира. Если бы его спросили какая, он бы затруднился с ответом. Ира была «никакая», ни хорошая, ни плохая. Скорее, наверное, хорошая, но Боре было с ней неинтересно. Он общался с женой на бытовом уровне, на горных лыжах она не каталась, книги Суворова по альтернативной истории не читала, членом их компании не была. Один раз ей захотелось поехать в Финляндию, но сама идея туризма показалась Боре абсурдной. «Что ты, голубушка. Зачем нам это. Мы поедем в деревню, там у нас рай», — вот что он ей ответил. Московские друзья уехали в 95 году в Америку. Боря их не осуждал, но и не понимал. Иммиграция казалась ему тяжким, мучительным делом, на которое он бы никогда себя не обрёк. Тут у него шефство, дача, привычный круг друзей и подруг, язык… всего этого лишиться? Да ни за что! Работа тоже стала с некоторых пор казаться ему обузой. Хотелось, чтобы все оставили в покое, не приставали с проблемами. Семья — это замечательное дело, но… Никогда Боря не смог бы активно противиться норме, остаться холостяком, ни за что и ни за кого не отвечающим. Так он считал неправильным. Следовало жениться, иметь детей. Так было надо! Почему «надо»? Потому, что так принято, вот почему.
Боря никогда бы себе не признался, что Ира просто давала ему социальный статус, была матерью его детей и никем больше. Он её просто не любил и вряд ли понимал, что жена — это прежде всего любимая женщина. Ему казалось, что так у всех. Чтобы любить — надо морально тратиться, а Боря не умел и не хотел. Детей надо было иметь двоих, это считалось нормой. Теперь надо было родить сына и Боря выполнял свои супружеские обязанности со старательной регулярностью. Ребёнка у них не было семь лет, а потом наконец родился Коля. Боря стоял с новоиспеченными отцами во дворе роддома и что-то кричал Ире в окно, а она ему показывала тугой безликий свёрток. Мальчишка был крупный, настоящий крепыш, хорошо сосал и прибавлял в весе. Здоровье сына интересовало Борю гораздо больше, чем здоровье жены. После родов Ира долго не могла прийти в себя, что-то у неё болело, но женские дела Борю не касались. «Давай, Ир, лечись. Нам скоро в деревню ехать. Кольке нужен воздух». Боре даже и в голову не приходило, что жена с детьми не поедут на дачу. А зачем он её тогда благоустраивал? Только для них. Лето на воздухе — это вообще святое.