Боре исполнилось 72 года. Он был крепким, выносливым мужчиной, здоровым, но всё-таки стариком. Его дети считали стариком, потому что «папа не догонял». Папа ничего полезного и современного не умел и зависел от них: машину не водил, далеко на транспорте не ездил, нигде не был, в компьютерах ничего не смыслил, расписываясь в старческой беспомощности, стыд за которую казался ему второстепенным по сравнению с пугающим интеллектуальным усилием. Аня и Коля установили Боре скайп, который ему был не так уж и нужен. Друзьям в Америке он рассказывал о наливках и о том, как ему хорошо в деревне. Он прекрасно понимал, что его может немного презирают, но он только щурил свои светлые хитрые глаза и отшучивался, прямо провозглашая себя лентяем.
В полном отказе разобраться, хотя бы элементарно, в компьютере были свои мелкие унижения. Какие-то кнопки, мышка, загадочные функции, внезапные поломки и тупики, из которых Боря не знал выхода. «Ань, Ань, иди сюда… помоги…», — кричал он дочери. Но Аня не шла, что-то ему раздражённо отвечала. Боре было неприятно, он боялся, что друзья услышат Анины грубые отмахивания из другой комнаты. Иногда ему пытались помочь, он суматошно и бесполезно тыкался, тревожно спрашивая: «Где, где… не понимаю. Что ты от меня, голубушка, хочешь, я старый человек». Боря кокетничал и надеялся, что ему на «старый человек» возразят, какой же он, дескать, старый. Но ему не возражали.
Коля возил его на дачу, но дату поездки всё время откладывал, и Боря был вынужден ждать, когда его отвезут. Коля был теперь женат на не очень молодой женщине, которая Боре не нравилась, но у них была маленькая дочка. «Колька женился, как и я, чтобы были дети», — думал он. Всё-таки несправедливо, что Танька не разменивает родительскую квартиру, она же и моя тоже. Ей всё, а мне и моим детям ничего. Боре казалось, что он ещё что-то своим детям должен и был готов им послужить, пусть и за счёт Таньки. Он этим ещё займется, скажет ей… Пока он был к этому решительному разговору не готов, но мысль, что «надо делиться» приходила ему в голову всё чаще и чаще. Отношения с сестрой у него испортились, но Боря не испытывал по этому поводу горечи. «Значит так… нужно что-то решать. Танька хороша! Ничего… я ей скажу…»
Вернувшись домой Боря выпил на ночь ещё пару рюмочек, есть он не хотел. Шурочка его славно накормила. Вдруг он почувствовал, что очень устал, какой-то был суматошный день; грибы эти идиотские, жаль было напрасных усилий. Посещение Шуры доставило Боре радость, но теперь он совсем лишился энергии. За окном было темно. Боря посмотрел на часы и обрадовался, что он не уступил Шуриным увещеваниям остаться ещё, зато он не опоздал к началу своего любимого сериала «Папины дочки». Всё такое лёгонькое, смешное, просто прелесть! Боря посмотрел очередную серию и быстро заснул. Чёрный с белыми лапами кот свернулся на его одеяле. Боря и сам походил на большого сытого кота, свернувшегося в ленивом оцепенении в тёплом месте. У него были хорошие дети со своими интересами и планами, была деревня, наливка, сериалы и здоровье… Ему больше ничего не было нужно… Честно, совсем ничего. И вообще, какие сейчас к нему могли быть претензии, к нему, старому человеку, прожившему трудную и достойную жизнь…
Любовница врача
Надя сидела в своём небольшом кабинетике, в который она превратила третью маленькую спальню своей просторной двухэтажной квартиры. Теперь это был её офис. Никакой офис ей вообще-то был не нужен, так как Надя была массажисткой, и дома, тем более за компьютером, не работала. Она просмотрела свою почту, не нашла там ничего интересного и включила скайп. В скайпе у неё было много так называемых контактов, но звонили ей редко. В основном она использовала скайп для разговоров с братом, который жил в Питере. Ох уж этот брат! Надя общалась с Петей, брат есть брат, но особого удовольствия ей это общение не доставляло. Брат её раздражал. И вообще она замечала, что несмотря на видимые усилия относиться ко всему позитивно, у неё с хорошим и ровным настроением начались проблемы. Вроде всё в порядке, нет причин для особых огорчений, но что-то гложет, не даёт радоваться, наоборот, в ней копится неудовлетворение жизнью, тем к чему она пришла на старости лет. Да, да, вот именно «на старости лет». Можно сколько угодно не обращать внимания на возраст, хорохориться, считать, что человек «молодой в душе», но ей, однако, за шестьдесят. Надя всегда жила, уговаривая себя, что всё у неё впереди, всё наладится и будет хорошо, но сейчас ей становилось всё яснее, что впереди как раз ничего нет, просто одинокая старость. Ну как же так! Надя, вздохнув, включила ссылку, которую ей прислала знакомая, и стала смотреть чужое домашнее кино, где играли взрослые и дети. Сделано всё было самодеятельно, но неплохо. Надя в некоторых местах улыбалась, но когда фильм закончился, ею опять овладело неприятное опустошение: вот как может быть! Люди все вместе воспитывают детей, у них действительно семья, а у неё… никогда такого не было и не будет. А почему так вышло? Что-то она делала не так? Надя медленно, инстинктивно держа спину и не горбясь, спустилась на кухню. Хоть бы Джим приехал, просто так, поужинали бы вместе, быстренько перепихнулись и пусть бы ехал домой… В своих мыслях Надя называла вещи своими именами. Ну да, у них «перепихон», простой «трах», что бы она в своё время себе не придумывала. Зазвонил телефон: «Хеллоу». По-русски Надя говорила редко, и звонили ей американские знакомые тётки. Сейчас это была Элисон, приглашала в гости на день рождения мужа. «Да, да, конечно, без проблем…» Надя обещала прийти и повесила трубку. Звонок, как и все в последнее время, оставил двоякое впечатление. С одной стороны, её приглашали в гости, а это повод одеться и выйти из дома, с другой стороны, надо придумывать подарок, тратить немалые деньги. Да дело даже и не в этом. А вдруг Джим именно в этот вечер захочет её видеть. Раньше, когда подобное случалось, Надя немного злорадствовала: пусть видит, что она нарасхват, а не сидит и ждёт его звонка, но сейчас провести вечер с Джимом казалось Наде гораздо приятнее, а «проучить» его у неё всё равно ни разу не получилось, не стоило и пытаться. И опять дело было не в Джиме, дело было в том, что её приглашали в гости не зря, не так просто… её милым голосом, как бы невзначай, попросили помогать. Вот для этого и приглашали: приготовить, подать и убрать со стола, не как служанку, а как подругу. Ещё недавно Надя на это велась: её ценят, она нужна, она умеет то, что американки не умеют… Да, хватит себе врать! Богатые подруги из клуба её используют! Это было неприятно, но отказаться Надя почему-то не могла. Пока не могла, но в ней зрело противление использованию, недовольство богатыми приятельницами, которые не считали её ровней. Вот она, дура, считала их своими искренними подругами, наивная дура.
Был вечер среды, Надин выходной, очередная пустая среда, вышла в магазин, с собакой гуляла, но ничего интересного не происходило. Надя поела, убрала посуду и безо всякой цели прошлась по своей замечательной квартире. Слишком дорогая для неё квартира, но зато стильная, это Джим её тогда уговорил купить, вскоре после их знакомства, тогда они оба были уверены в том, что будут жить в ней вместе, причём скоро. Вместе, вместе… может это только она тогда была так уверена, что вместе, а Джим знал, что никогда он тут жить не будет, но её не разубеждал, не считал нужным. А вот мама в этой квартире с видом на лес и реку не жила, не успела. Уже двадцать лет прошло со дня её смерти. Надя вспоминала мать нечасто, а когда вспоминала, тоже была недовольна, считала, что мама брата Петю любила больше. А что удивляться-то. Она и родила её случайно, и главное, потом не скрывала, рассказывала ей ту давнюю историю.
Папа работал преподавателем техникума. Родители поженились по большой любви, но жили в сырой крохотной комнате в коммуналке, у них уже был сын. Папа завербовался на целину по первому призыву. Шел 54 год. Мама оставила Петю бабушке и поехала навестить мужа, там и забеременела. Аборт было сделать негде, так мама говорила, хотя почему бы ей не вернуться было для этого в Ленинград? Да, мама рассказывала, но не всю правду: просто тогда аборты были вообще запрещены, то есть «негде» ни при чём. Получалось, что она была ненужным, незапланированным ребёнком, зачата в поездке. Надя всю жизнь верившая в разные знаки, многозначительные совпадения и приметы, считала, что миг зачатия повлиял на её судьбу: она не могла сидеть на месте и стремилась к путешествиям. Ах, не зря, всё не зря. Как можно этого не видеть: папа осваивал новые земли, и она всегда ищет новые земли, а Петя не такой. Роддом был в палатке, и там её мама и родила. Вернулись в Ленинград, когда Наде было уже шесть месяцев. Власти не соврали, дали им крохотную двухкомнатную квартиру на Звёздной улице. Так себе тогда был район. Папа продолжил преподавать историю и взял ещё подработку в музее Революции. Брат любил маму, а Надя папу. Папа Виктор был высокий красивый мужчина, любил свою красоту и поэтому к старости стал красить волосы, что было совсем ни к чему. Мама работала экономистом на заводе «Электросила». И если Надя считала отца красивым, то про мать она такого не думала. Родители принимали гостей, но мать готовила, как Надя теперь понимала, не очень хорошо, хотя в остальном было женщиной домовитой.