Никогда раньше Мирей не была знакома с военными, её семья была от них страшно далека. «Нет, это несерьезно, ничего у меня с ним не выйдет», — эти мысли Мирей оставила при себе. «Останешься? Машина ваша уехала. Как доберёшься?» — Мирей старалась быть вежливой, парень ей здорово помог, к тому же своим предложением она Рона проверяла: останется — значит будет с ней спать, не останется, тогда она не знала, что и думать. Рон ушёл, довольно церемонно с ней попрощавшись. Она лежала без сна, чёрный стройный, хотя и немного грузный парень не выходил у неё из головы. У него была не просто тёмная кожа, он был очень чёрный, с синими пухлыми, чуть вывернутыми губами, приплюснутым носом, курчавыми короткими волосами. Негр, совершенный негр! Ничего себе. В Париже девчонки болтали, что с ними хорошо в постели, интересно так ли это? Узнает она ответ на свой вопрос или не узнает? Всё-таки он ушёл. Мирей заснула, с надеждой, что Рон вернётся, не может не вернуться. Надо же он её «бэби» называл, малышкой или деточкой, как бабушка. Ой, да при чём здесь бабушка. Придёт же такое в голову, но приятно всё-таки быть чьей-то малышкой. Мирей успела отвыкнуть, что кто-то мог её так воспринимать.
Рон приехал к ней вечером, они вышли прогуляться, он приглашал её в клуб, но Мирей казалось, что там её все запомнили. «Нет, неудобно, я вчера такая пьяная была», — отнекивалась она. «Не бойся, бэби, ты теперь со мной. Никто ничего не скажет. Я за тобой послежу», — Рон улыбался. Другому Мирей обязательно бы сказала, что за ней следить не надо, но Рону она почему-то не возразила, действительно, пусть следит, а то она не всегда соображает, что делает. Они встречались теперь почти каждый день. Когда начались каникулы, Мирей улетела в Париж навестить бабушку с дедушкой, а Рон поехал в отпуск к родителям. Звал её, кстати, с собой. Бабушка с дедушкой постарели, но особенно не ворчали. Девочка показалась им самостоятельной и счастливой. Бабушка говорила дедушке, что в Японии малышка по крайней мере избавилась от той ужасной компании. «С кем она, ты знаешь? Я как подумаю, что она там с гоем, да ещё с американцем?» — дедушка ещё не знал, что Мирей встречалась не просто с американцем, она встречалась с негром. Хорошо, что старый Розенталь пока ничего не знал.
Когда Мирей и Рон вернулись на Окинаву, оказалось, что они очень друг по другу соскучились, теперь они почти не расставались. Он допоздна засиживался в её квартирке. Они лежали на узкой кровати, целовались, их руки касались друг друга, и Мирей понимала, что в первый раз ей по-настоящему нужен мужчина, каждый раз она надеялась, что вот сейчас он будет с нею, но этого не случалось. В душной ночи они лежали на белых простынях почти раздетые, Мирей видела, как белела её смуглая кожа на фоне его почти черной. Ей нравилось его крепкое тело, твёрдые мышцы, квадратиками выделяющиеся на животе, жилистые сильные ноги с мощными икрами. Когда их желание становилось императивным, он вдруг отодвигался:
— Нет, бэби, это неправильно. Так нельзя. Мы не должны… прости, это я виноват.
— Да в чём ты виноват? Я хочу тебя. Что тебе мешает?
— Нет, бэби… я лучше пойду.
— Почему?
— Потому, что я должен быть с женой, а мы не женаты.
— Да плевать на это, другим это никогда не мешало.
— Никогда не смей мне говорить о других… Я не хочу о них знать.
— А у тебя что, никогда не было женщин?
— Прости, бэби, мужчина не может говорить о своих женщинах. Это тоже неправильно.
— Ты такой правильный, что мне противно.
— Да, я правильный, но если тебе со мной неприятно, я могу уйти.
— Нет, если тебе мешает, что мы не женаты, давай поженимся! В чём проблема?
— О, бэби, тут не одна проблема, их много. Дай нам бог сил, чтобы их преодолеть.
— Какие проблемы? При чём тут бог?
Рон молчал. Так бывает, когда человеку надо много сказать, но он не знает как, не может решиться, боится, что его объяснения покажутся странными, потому что у другого совершенно другие ценности. «Ты будешь членом моей семьи, а я — твоей. Примут ли нас семьи? Будешь ли ты дочерью моим родителям, а я внуком для твоих бабушки с дедушкой? Я не уверен». — «Да плевать, это наше решение». Мирей все эти архаичные доводы казались нелепыми. Какая разница, кто что скажет? «Нет, плевать нельзя. Я не стану плевать, не могу». Рон был совершенно серьёзен. «Даже ради меня?» — недоумевала Мирей. «Даже ради тебя, бэби», — такого она не ожидала услышать. Как же так? Внезапно до неё кое-что дошло. «Это потому что я еврейка?» — «И это тоже. Ты еврейка, француженка, белая, короче, ты — чужая. Пойми, они гордятся мной, хотят видеть меня счастливым. Для этого мне следует жениться на милой чёрной девушке и иметь с ней много детей. Я не могу их ослушаться, родители должны меня благословить». Рон говорил это очень грустно, но Мирей вместо того, чтобы его пожалеть, пришла в ярость. «Ага, ты опять про бога этого вашего. Слово-то какое нашёл „благословить“. Я не верю в бога. Нет бога! Вот и мои бабушка с дедушкой только и знают, что о боге думать. Я от них ушла. Что мне теперь и от тебя уходить? Как мы будем с тобой жить? Как?» — она не замечала, что кричит и слёзы льются у неё по лицу. «И вообще, что ты всё о своих родителях? А мои? Ты думаешь, мой дедушка будет в восторге, что я с негром путаюсь? Не просто путаюсь, а хочу выйти замуж за негра и родить чёрных детей? Я знаю, что они меня проклянут, как они мою мать прокляли, но мне-то как раз на это наплевать. Я всё равно сделаю, как я хочу. А ты — трус! Трус! Вали отсюда! Видеть тебя не хочу». Последние слова она уже кричала ему в спину, через секунду хлопнула входная дверь. Рон ушёл и Мирей была уверена, что он никогда не вернётся. Может так и надо. Не пара они. Дедушку с бабушкой это замужество убило бы. Да и пусть бы умерли, раз так. Мирей было так плохо, что она сама не заметила, как уснула, горестно всхлипывая.
На следующий вечер Рон как обычно появился в её общежитской студии. Он был собран и деловит, сразу объявил, что звонил родителям и долго с ними разговаривал. Короче, родители ему верят, очень его любят, отец обещал благословение и теперь нужно, чтобы Мирей поговорила со своими и тогда они поженятся. Официальная церемония в штабе, свидетельство подпишет командир части, а потом, может быть, ему дадут отпуск, такие прецеденты на базе были. Всё, теперь она должна позвонить в Париж. Рон не сказал Мирей, что родителей больше всего беспокоила церковная церемония у них дома. Неужели её не будет? Ну как же так? Нельзя ли всё сделать по-человечески, ведь это так важно… Рон был вынужден напомнить отцу, что Мирей еврейка. Отец скорбно молчал, возразить ему было нечего.
Разговор Мирей с дедушкой и бабушкой был коротким. Она весёлым голосом сообщила им, что выходит замуж за американского военнослужащего, парня зовут Рон, он из хорошей семьи, и она его любит. Дедушка пытался её расспросить, Мирей охотно отвечала на его вопросы, но про цвет кожи сначала решила не сообщать, но потом как бы между делом, со смехом сказала, что у неё будут красивые дети: шоколадные. «Ты, что, уже беременна?» — переполошился дедушка. «Нет, нет, это я просто так говорю. Сейчас же не старые времена, сейчас 20-й век». Мирей поспешила распрощаться, туманно пообещав приехать в Париж с мужем и всем его показать. Когда она вешала трубку, она ещё слышала дедушкин голос: «Скажи, он хороший человек? Он хороший человек?» Мирей вдруг поняла, что она несправедлива к старикам Розенталям. Они её любят и хотят ей добра. Ну, коли так, им не о чем беспокоиться: Рон — хороший человек, а ещё он очень красивый, красивый именно потому что чёрный. Какая у него гладкая чистая кожа цвета чёрного дерева.
День бракосочетания был назначен через несколько месяцев, в декабре, под самое Рождество, а потом на Рождество они летели в Штаты к родителям. Мирей с удивлением ловила себя на том, что предстоящая церемония её возбуждает. Рон предлагал съездить в Токио в настоящий европейский магазин и купить ей белое платье, но Мирей отказалась. Подвенечный наряд по-прежнему казался ей верхом мещанства. Церемония была недолгой: конференц-зал Генштаба, вытянутый штабной стол отодвинут к большой карте тихоокеанского бассейна со всеми островами, за столом сидит командование. Мирей с Роном входят в зал, за ними коллеги и несколько приятелей Мирей из школы. Рон ведет Мирей под руку, они останавливаются в нескольких шагах от стола. Мирей в красивом светлом костюме, маленькая, может излишне хрупкая, в туфлях на низком каблуке, Рону она едва достает до плеча. Он в парадной форме: тёмно-синий, почти чёрный китель с красным кантом, более светлые синие брюки с красными лампасами, золотые погоны, широкие золотые галуны на манжетах, золотой пояс, на руках белые перчатки. На груди какие-то планки, значения которых Мирей не понимает. Одной рукой он придерживает Мирей, на сгибе локтя — белая фуражка с чёрным глянцевым козырьком. Командир произносит на звучном английском торжественные слова, Мирей не вслушивается. Потом генерал выходит из-за стола, пожимает им руки, обнимает Мирей и Рона. Мирей растерянно улыбается, а Рон почти не шевелится, к нему подходят старшие офицеры, он кивает и Мирей только слышит звучное «Thank you, Sir… thank you, Sir, thank you, Sir», интересно ей тоже надо говорить им «Sir» или для неё это необязательно? Что же она раньше у Рона не спросила? Не хватало только впросак попасть! Жалко бабушка с дедушкой её сейчас не видят, хотя, наверное, они в этой обстановке смотрелись бы неуместно. Вечером в клубе собрались друзья Рона, её коллеги по школе, из Токио ребята не приехали, что Мирей совершенно не удивило. Далеко, да они её из своих рядов давно вычеркнули. Жан-Клод куда-то уехал.