Самолёт стал заходить на посадку. Зажглась надпись, приказывающая привести кресла в вертикальное положение и пристегнуть ремни. Сейчас они приземлятся, она выйдет в город, и надо будет позвонить Соне, которая подъедет к выходу на машине. Парковаться она не захотела, это стоит денег. Майя стояла у карусели, ожидая свой чемодан. Вот он. Она набрала номер дочери. «Да, сейчас. Выходи…» — Сонин минималистский стиль, только по делу, никаких лишних слов. Минут через десять Майя увидела старый синий форд. Соня, не выходя из машины, открыла багажник, Майя подняла туда свой чемодан и уселась рядом с дочерью. «Давай, давай скорей, тут же нельзя стоять». В Сонином голосе, как всегда, звучало сдерживаемое раздражение. По пятой дороге в окне мелькали огни машин, пять полос. Америка, она — дома. Ехали больше часа, но разговаривали мало. Соня спросила «ну, как», Майя ответила, что нормально и дочь больше ни о чём не расспрашивала. Майя тоже поинтересовалась, как у них тут дела, тоже получила обычное «нормально».
— А бабушка с дедушкой как? — зачем-то спросила Майя. И тут Соня взорвалась: — Да откуда я знаю? Бабушка бы позвонила, если бы им было что-нибудь нужно.
— А ты сама не звонила? Времени не было? — Майя чувствовала, что тоже говорит с Соней раздражённо, всё напряжение дороги сквозило сейчас в её голосе.
— Вот именно. Я же не отдыхала в Париже, я между прочим на работу ходила. Сама им звони, если тебе надо.
— А тебе не надо?
— Мне не надо.
Отвечать Майя не стала. Разговор вступал в обычное русло, и Майя подумала, что она правильно сделала ничего детям во Франции не купив. Машина подъехала к старому двухэтажному дому, где у Майи на первом этаже была крохотная двухкомнатная квартира. «Я не буду заходить. Уже поздно. У меня ещё дела и Лотарь ждёт». Соня опять не вышла из машины, чтобы помочь ей вытащить из багажника чемодан. «Да кто бы сомневался». — Майя так и знала, что дочь не зайдет. И хорошо, сейчас Майе совсем не хотелось никаких гостей. Она устала. В холодильнике ничего не было. Майя поставила чайник, нашла пачку печенья и с чашкой чая в руке позвонила маме: «Привет, мам. Я — дома». Больше говорить ничего было не надо. Маме были не нужны ни вопросы, ни реплики, она сама говорила: «Майя? Приехала? Как ты?». Майя пыталась ответить, но мама не слушала. «А у нас… — в следующие двадцать минут мама сообщила, как дела у Тани… дела не очень… Кирилл „совсем уже“… представляешь? Его сестра… Представляешь? Саша? А что Саша? Нормально». Мама пересказала политические новости, принялась было делиться впечатлениями о сериале, но Майе удалось её прервать: «Мамочка, я тебе завтра позвоню. Устала. Буду ложиться. Пора».
Майе казалось, что ей всё время теперь будет вспоминаться Париж, но нет, вспоминалось совсем другое…
Поскольку Серёжа категорически отказался идти в аспирантуру, ему действительно следовало найти работу. Об институте Русского языка без степени речь не шла, и отец нашёл выход: один из его приятелей как раз создал лингвистическую лабораторию, которая в своих исследованиях использовала новые компьютерные программы. Им был нужен филолог, Серёжу с удовольствием взяли, с очень, правда, маленькой зарплатой. Считалось, что это только начало. Для лаборатории сняли тёмный и сыроватый подвал на Арбате. Серёжа начал ходить на работу, но особо пока не перегружался. И тут случилось непоправимое: Майя опять оказалась беременна. Она и сама понимала, что это было уже слишком, но что делать? Что будут говорить родители было понятно, Майя закусила удила, кто ей указ! Наплевать, что они скажут. Надо учиться? Ничего, потом выучится. Следовало самой себе признаться, что интерес к латыни и греческому она практически совсем потеряла, возвращение на учёбу её пугало, ей казалось, что она всё забыла и не сможет делать никаких интеллектуальных усилий. Пелёнки, распашонки, соски и каши вытеснили из её головы знания, полученные на втором курсе. Учёба в университете едва помнилась. Это всё когда-то с ней было, но очень давно. Эта третья беременность переносилась плохо, Майе было трудно справляться со своими маленькими девочками. В начале июня она взяла детей и отправилась на лето к маме в Минск. Мама есть мама, она поймёт, поможет и поддержит… Майя не сомневалась, что так и будет. Они проведут лето в Минске, может и сентябрь, надо будет рожать и она там у мамы и родит… Прекрасный план! Ничего из него не вышло. Мама совсем им не обрадовалась. Новость о третьей беременности её буквально взбесила:
— Что?! Ты совсем обалдела? Рассудок потеряла, идиотка! Ты кроме этого вообще ни на что не способна? Отвечай! Как ты могла?
— Мам…
— Что, мам? Ты своими детьми всех заела. А учиться ты собираешься? Да что ты за человек такой, совсем ума тебе бог не дал. Как же так? О чём ты думала? Делай аборт!
— Мам, это же твой внук или внучка. Как ты можешь так говорить? Ребёнок важнее учёбы, разве нет?
— Нет, делай аборт, тебе говорят…
— Нет. Не буду. У тебя у самой трое детей, а мне почему нельзя?
— Мы с папой оба давно работали, когда Таня родилась. А ты ни дня не работала. Ты жизни никому не даёшь. Мужа задолбала. Кстати, а от меня ты чего хочешь?
— Мам, я ничего не хочу. Мы у вас летом поживём и всё.
— И всё?! И не думай даже. Нечего вам тут делать.
— Не хочешь мне помочь?
— Не хочу. Я не хочу в этом участвовать. Возвращайтесь к себе и живите как хотите. Вы же сами с усами. Вот и выкручивайтесь.
— Ты нас выгоняешь?
— Да. Это чтобы ты знала, что никто под твою дудку плясать не будет. Сама заварила кашу — сама и расхлебывай.
Майя к такому обороту была совершенно не готова, страшно обиделась на родителей, тем же вечером поехала на вокзал и взяла билеты в Москву на завтра. Ужасное жаркое лето с ночной духотой, не приносящей никакого облегчения, затяжная профилактика отопления без горячей воды, перебои с продуктами, усталость, бессонница, а главное Серёжино беззаботное странно оптимистичное настроение — вот так она запомнила 90 год. Родился мальчик, она так и знала. Её дорогой Никита, здоровый, крупный, подвижный. Проблемы начались с её мастита. Майя угодила на несколько дней в больницу. Резали грудь и потом пришлось кормить только одной. Свекровь передала ей детей и немедленно ушла домой. Майя так после больницы ослабла, что даже попросила о помощи. Нет, милая. Я теперь работаю, пришлось и так из-за тебя «за свой счёт» брать. Хватит. Ещё мамаша посоветовала не рассчитывать на Серёжу, он всё-таки не нянька, он работает. Никита орал, ночью почти не спал. Майя клала его в их кровать, а Серёжа уходил спать в большую комнату на диван. Кровати девочек стояли в спальне. Ребёнок висел на ней, как обезьяна, как только она пыталась его положить в кроватку, злобно сучил ногами и закатывался в плаче до синевы. На третьем ребёнке Серёжа сломался. Он не стирал, не пел, не выходил с детьми гулять. Иногда, надев где-то добытую камуфляжную форму, он ехал с девочками загород и возвращался с ними вечером с сильным запахом пива. Оказывается, он приезжал в город и сидел с кем-то в кафе, девочкам покупал мороженое. Майе камуфляж не нравился. Наверное, он так им дорожил, потому что хотел казаться «настоящим мужчиной». Серёжа никогда не служил в армии, не умел обращаться ни с одним инструментом… Болезненный, избалованный, перелюбленный мамой мальчик, росший дома, как драгоценное комнатное растение. В камуфляже он выглядел самозванцем. Серёжа стал задерживаться на работе допоздна. Родители наивно полагали, что он так увлечён новым и интересным делом, но Майя знала, что в том же подвальном коридоре есть какая-то геологическая контора и по вечерам Серёжа просто пьет с геологами, поёт им под гитару и ему теперь всё остальное безразлично. Наступили времена, когда муж совсем перестал возвращаться домой. Где он был? Никто не знал. Майя не ревновала. Ей тоже стало всё равно. Свекровь стала понимать, что сын спивается, и во всём обвиняла Майю, нерадивую жену, которая сломала Серёже жизнь. Он тонкий, ранимый, талантливый… Он сломался. Немудрено. С такой-то женой… Впрочем, внукам дедушка с бабушкой своей неприязни к Майе не показывали. И на том спасибо. Никита рос, и с ним было невыносимо сложно. Его подвижность зашкаливала за пределы нормы. Ребёнок вообще не мог сидеть на месте, не умел сосредоточиться ни на игре, ни на книжках, ни даже на мультиках. Его внимания хватало на пару минут и потом он начинал беспорядочно бегать и кричать. Майя пошла к врачу. «Бывает. Надо понаблюдать. У мальчика может быть синдром дефицита внимания». Майя тогда и не знала, что это диагноз и довольно неприятный. Никите прописали лекарство, но Майя ему его не давала. Она была одной из тех, кто любые лекарства считает «химией». У неё была пара разведённых подруг. Когда Майя им звонила, ей приходилось выслушивать пространные вариации на тему «все мужики сволочи». Ну да, так и было, с этим Майя легко соглашалась. Она восстановилась в университете и мама, очень обрадовавшись этому решению, стала присылать ей денег на няню. Проучившись в общей сложности почти девять лет, Майя всё-таки получила диплом. Диплом её не радовал, в глубине души она понимала, что профессионалом ей не стать, карьере не сложиться, работа не станет её кредо… А мама очень радовалась, хотя дела в Минске были из рук вон плохи.