Выбрать главу

Но почему же все-таки «какой-то» одиночка Могильницкий, а не кто-нибудь из маститых музыковедов, коих так много? Ладно, не стану распространяться на эту опасную тему, скажу лишь, что, на мой взгляд, это произошло далеко не случайно: чтобы хорошо (насколько это вообще возможно) написать о Рихтере-музыканте, нужно быть или Генрихом Нейгаузом или... Вадимом Могильницким, с его всеобъемлющим (не только музыкальным) образованием и кругозором. Иначе тему Рихтера просто не охватить; «он какой-то бездонный, Рихтер» очень точно сказал о нем как-то наш выдающийся альтист Юрий Башмет. Для меня давно уже очевидно, что Рихтер соотносится с другими выдающимися пианистами нашего времени как, скажем, материк со всеми его горами и равнинами, лесами, цветущими полями, ручьями, озерами и реками — с теми же, но отдельно взятыми, горами, лесами и реками, подчас по-своему не менее прекрасными, но все это частности, а не единое грандиозное целое.

«А ты кто такой?» — вправе спросить вы меня. В принципе, я не обязан отвечать на этот вопрос, и если 1 часть этой книги не убедила вас в том, что кто-то я все-таки есть, можете отложить ее в сторону. Но так и быть, коротко я все же отвечу.

    Из праха создал мир и человека Бог                       Как смог.     Потом, презрев Всевышнего величье,    Явились Боги в человеческом обличье        И из всего, чем дышит человек                     (Из века в век):     Из радости и слез, смиренья и дерзаний,      Из скорби и любви, небесной и земной,        Из веры и неверья, из страданий, —         Создали мир совсем-совсем иной.    О мир высоких душ! Таинственно, незримо       Творит он свет из самой черной тьмы            И ввысь влечет неодолимо                 Людские души и умы. Языческих богов тех было двадцать-тридцать,   Над всеми — ЛЮДВИГ, ВОЛЬФГАНГ, ИОГАНН.    Средь тысяч их жрецов явились единицы,        Величием подстать самим богам.       Один из них... Прошло немало лет    С тех пор, как я внимал ему впервые...

ОН НЕ ПИАНИСТ

(О Рихтере и немного о себе)

Именно так, наиболее кратко и емко, сказал о Рихтере Юрий Башмет. На вопрос, касающийся «других великих пианистов», он ответил примерно следующее: «Каких еще «великих»? Он же не пианист, он потому и велик, что не пианист!».

Я горжусь тем, что около 50 лет назад (полвека — с ума сойти!), еще мало чего понимая и зная, сразу, однако, почувствовал то, чего не понимали, и похоже так и не поняли, как ни странно, многие мэтры: «Он — гений». Тогда я еще не знал, что именно так при первой же их встрече решил и его будущий учитель, мэтр из мэтров, Генрих Густавович Нейгауз. Более того: в своей книге «Об искусстве фортепьянной игры» он уверенно назвал Рихтера первым среди равных и впоследствии неоднократно подтверждал это убеждение в своих очерках и критических статьях. Но я, повторяю, об этом не знал и в одиночку отчаянно отстаивал «своего» Рихтера перед кем только можно. Помню, я почти насильственно затащил на сонаты Бетховена двух весьма скептически настроенных студентов Ленинградской Консерватории — и как же они были поражены!

Консерватории я тогда «объявил войну»: именно она была многие годы рассадником антирихтеровских настроений. Доходило до того, что маститый профессор по классу фортепьяно Н.Голубовская запрещала(!) — ну хорошо, пусть всего лишь не рекомендовала — своим ученикам бывать на концертах Рихтера; один из них, мой дражайший друг, редкий талант, так и остался в итоге «покалеченным» на всю жизнь. Борьба была бы... постойте-ка, в доказательство того, насколько я действительно люблю и ценю своего друга вот одно из посвященных ему стихотворений

          Снова эти страсти по Шопену!           Остановись, безумец пианист, Вчера и так всю ночь рыдало небо — и довольно,           Пусть лучше уж расколется оно,       Залившись кровью жаркойне слезами,           И явится во гневе и страданье        Карающий в своей безмерной доброте               Бетховен — наш отец!