Огромная заслуга в приобщении широкой слушательской аудитории к Баху принадлежит (тоже впоследствии на время полузабытому) Мендельсону; еще юношей в 1825 г. он играл (правда, без особого успеха) Баха в Париже, а четырьмя годами спустя — уже с огромным успехом — осуществил исполнение «Страстей по Матфею» в Берлине, а затем и еще в нескольких городах. С этого момента началось что-то странное, все словно прозрели; интерес к Баху стал повсеместно стремительно возрастать, и вот парадокс: уже в нашем веке, в эпоху массового атеизма, вдруг обнаружилось, что именно музыка Баха, вся обращенная к Богу, стала как бы символом новой веры — в высшую мудрость, в милосердие, в добро.
Скажу правду: многие годы я и сам предпочитал Баху композиторов — романтиков, для меня Бах с его спокойно — величественной (как мне казалось) мудростью долгое время оставался каким-то внеземным и потому несколько отдаленным явлением природы — как луна или северное сияние: нельзя не поклоняться, но трудно любить. Пока однажды я не услышал
ЧЕТЫРЕ АНГЛИЙСКИХ СЮИТЫ
/После концерта Святослава Рихтера
в Малом зале ленинградской филармонии
30 апреля 1991 г./
Вы были так печальны, так бледны.
В Ваших руках, казалось, плачут розы.
А как же я? Как возвращаться к жизни повседневной, когда все
силы из меня изъяты без остатка? Или так надо: вычерпать
сперва до дна колодец, чтоб вновь наполнился он влагой
родниковой, чистой.
Летел когда-то я в небесной выси; над нами и вокруг сиял эфир,
внизу, сверкая, громоздились облака,словно застывший
Ледовитый океан. И вдруг как-будто в проруби бездонной земля
прорезалась, невзрачна и скудна. И я подумал: «И вот в этой
бездне, без воздуха, без света, неделями не видя
солнца, мы живем!..» Но я отвлекся.
Так, значит Бах. Сюиты. Танцы... Красивые названья: сарабанда,
менуэт, буре. Не то что нынешние твист и рок-н-ролл. Н-да,
танцы... Танцы? А может все-таки симфония, по грандиозности
подстать Девятой?
Как бы назвать ее? — Божественной!
Однако Бог — да, мудр, но чтобы столько скорби там, на
небесах! Смиренье, радость, страсть, молитвенность,
томленье... Быть может, это Страсти ...по Христу!?
Куранта... жига... аллеманда...
Один мой друг, прекрасный музыкант, как-то сказал про Вас:
«Да он играет Гайдна, точно Баха!» А Баха — как Бетховена?
Или — как Баха, которого сумел один постичь за триста лет!
Ты, Рихтер, — бог, и сам того не знаешь. Какая чушь: как может
Бог не знать, кто Он такой!
Вы были так печальны, так бледны...
Да, вспомнил, наконец, что мне еще подумалось тогда над
облаками, при виде тощей скудости земли:
«И я туда вернусь из Храма Света, чтоб в сумерках бесследно
раствориться. Тогда воздушный пузырек,
моя душа, всплывет к поверхности и с синевой сольется.»