Я не стану рассказывать о содержании показанного 9 апреля видеофильма, тем более что это прекрасно сделал несколькими месяцами раньше в «Литературной газете» Л.Гаккель. Скажу только, что этот 2,5-часовой фильм французского режиссера, скрипача и писателя Брюно Монсенжона (автора целой серии фильмов о музыкантах и трехтомного труда, посвященного Гленну Гульду), сделан с огромной любовью и тактом и, видимо, в полном соответствии с замыслами уже неизлечимо больного 80-летнего Рихтера. Уму непостижимо, как удалось Монсенжону сшить из множества разнородных, подчас мало связанных, вроде бы, друг с другом разговорных, кино-, фото- и видеодокументальных лоскутков столь цельное и впечатляющее полотно! Не случайно, что именно ему доверил Рихтер издать книгу по материалам своих дневников и бесед — вот она, любезно предоставленная мне на несколько дней З.Б.Томашевской — около 500 страниц на... французском языке; возможно, когда-нибудь (в третьем тысячелетии) ее издадут и у нас, на русском... (так и случилось).
Но странное дело: непостижимость личности Рихтера словно наложила какой-то фатальный отпечаток и на многое, что связано с фильмом о нем. Начать с названия. У нас оно прозвучало как «Рихтер непокоренный». Но в первоначальном варианте это — «Richter. L'Insoumis», буквально «Рихтер непокорный». Можно не сомневаться, что если название было согласовано с Рихтером, и он не возражал против эпитета L'Insoumis, то уж всяко имел в виду не это претенциозное и вдобавок неточное «непокоренный». Далее. Существует английская версия фильма, и там он почему-то назван «Richter. The Enigma». У нас enigma перевели прямо-таки по-детски: «загадка»; хотя по сути намного точнее — «тайна». (На мой вкус «Рихтер. Тайна», а еще лучше «Рихтер непостижимый» даже удачнее, чем «Рихтер непокорный», что скажете?). Но, спрашивается, каким образом L'Insoumis трансформировалось в The Enigma? По телевиденью нас пытались убедить, что в английском языке отсутствует синоним слова L'Insoumis. Хм... Но зато есть прекрасное слово Independence — «независимость», и не кажется ли вам, что «Richter Independent», или «Рихтер независимый» и есть самое верное и достойное определение?
Остальное имеет отношение уже только к нашей российской действительности. Оставим в стороне, что фильм этот, впервые продемонстрированный в Лувре еще 15 февраля 1998 года (а никак не спустя 10 месяцев после смерти Рихтера, как опять-таки было сказано по телевидению) и с того времени распространившийся по всему свету, у нас отсутствовал еще более года и мало-помалу тоже превратился в легенду. Но вот легенда рассеялась: Монсенжон собственноручно привез «тайну непокорного Рихтера» в Москву — для мировой премьеры на российском телевидении. Казалось бы, кому как не ему представить свой фильм телезрителям? При том, что кто-то рассказал бы нам немного о самом Монсенжоне. Так нет, вместо этого несколько на удивление неподготовленных слов Ю.Башмета. В какой-то мере Башмета можно понять: многих удивило, а его, конечно же, задело за живое, что в фильме даже не упомянуто его имя...
Ладно, как бы то ни было возвращение Рихтера состоялось, Бог даст теперь навсегда.
Почему же мне, много раз уже писавшему о Рихтере, так трудно это сделать сейчас? Вспоминается письмо Г.Нейгауза: «Славочка, дорогой! /.../ не могу отделаться от мысли, что все мои «высказывания» /.../ о Тебе — страшный вздор — не то! Прости! Мне следовало 50 лет писать/.../ чтобы написать о Тебе хорошо и верно /.../». Фильм Монсенжона несомненно намного приблизил к нам Рихтера, но никак не рассеял его тайну. Напротив, то, о чем большинство из нас могло только смутно догадываться, вдруг предстало во всей своей непостижимой огромности. Так бывает, знаете, когда издали смотришь на что-то гигантское — будь то гора или храм. На расстоянии кажется, что постигаешь увиденное, но по мере приближения гора эта или храм начинают все выше вздыматься над тобой и подавляют своим величием. «Большое видится на расстоянии» — это правда, но лишь в случае, когда надо было первоначально что-то увидеть. А потом нередко оказывается, что все, что ты себе самоуверенно вообразил, — «страшный вздор — не то».