— А вообще я был страшный лентяй /.../ Меня никто никогда не заставлял /.../ Я никогда не сдавал ни одного экзамена. Ни вступительных, никаких. Три раза меня выгоняли из консерватории, и я уезжал /.../ Во время войны я был на четвертом курсе и все числился на нем, пока чуть ли не десять концертов в Большом зале консерватории мне засчитали как диплом.
Ах, не требуйте от меня впихнуть в маленькую раму больше, чем она способна вместить, — разве еще вот этот заключительный мазок. Рихтер был необыкновенно скромный, вечно неудовлетворенный собой человек, непритязательный в быту, простой и доброжелательный с друзьями, но в то же время гордый и независимый, абсолютно бескомпромиссный во всем, что касалось его основных жизненных принципов и творчества. Чуждый политике, он никогда не заискивал перед сильными мира сего, даже если незначительные, казалось бы, уступки собственной совести сулили ему жизненно важные блага. Зато он мог, не считаясь с усталостью, заново сыграть всю программу не попавшим на его концерт американским студентам!
Дух захватывает как подумаешь, кем Рихтер мог бы стать, но не стал. Во-первых, композитором, но думается не из-за отсутствия таланта (в молодости он сочинял). Просто в нем слишком глубоко, слишком личностно жила вся великая музыка — словно души Великих всякий раз заново воплощались в его необъятной душе. Во-вторых, крупнейшим (на это указывал еще Г.Нейгауз) дирижером — ибо рояль сполна заменял ему оркестр, иной раз даже трудно понять, на каком он играет инструменте. В скобках замечу, что не стал он и консерваторским профессором, к чему, не имел склонности, а также выдающимся художником, хотя к этому у него как раз были бесспорные данные.
Такое самоограничение, особенно в наше время, когда едва ли не каждый крупный инструменталист смолоду берется за дирижерскую палочку, преподает, охотно дает интервью и так далее, видимо, тоже способствовало в какой-то мере возникновению того феномена, который являет собой пианист Святослав Рихтер как музыкант. Или, что столь же справедливо: музыкант в лице пианиста. Я попробую еще раз, без громких фраз и эпитетов, назвать основные, так сказать, родовые признаки Гения.
В одном из трагичнейших произведений Карела Чапека есть такая фраза: «А ведь свет есть. Света достаточно». Я считаю, что это и есть самое высокое в искусстве — когда, переполнившись, светиться начинает «чаша скорби». У Рихтера такое почему-то происходит почти всегда. Так возблагодарим же судьбу за то, что она подарила нам этот неиссякающий источник света.
«Даруй красу и благо», — написал в одном из писем Бетховен. В этом и было предназначение всей жизни Святослава Рихтера.
ОДА ТВОРЯЩЕМУ
«Из всех неразрешимых тайн природы
самой глубокой, самой сокровенной
остается тайна творчества.»
/Стефан Цвейг/