— Доброе утро! — произнес Гавр, приподнимая голову со своего жесткого ложа и поглаживая рукой перса Монтигомо, который за ночь успел перебраться к нему на грудь. — «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало…»
Девушка тряхнула пушистыми волосами, словно сбрасывая наваждение. Несколько долгих секунд она смотрела на навязанного ей «избранника», лежащего на полу. Глаза ее снова были ясными и свежими.
— Отдайте мне моего котенка! — сказала она наконец.
— Пожалуйста. — Гавр легко поднялся и положил перса у ног Веры. — Пойду поищу хозяйку, чтобы она заварила нам крепкий чай.
В это время котенок широко зевнул, изогнул спинку и вдруг совершенно отчетливо произнес:
— Тюр-ма…
Вернее, так прозвучало его мурлыканье.
— Что он имеет в виду? — спросил Гавр. — Видно, ребенок-то из уголовной семьи, родился на нарах. Может быть, это не единственное слово, которое он знает? Поболтайте с ним, пока я займусь делом.
— Он предрекает вам, что вас ждет, — бросила ему вслед Вера.
Гавр бродил по мастерской и искал художницу, а во всяких удобных и неудобных местах просыпались разные богемные гости.
— А где Галина? — спросил он зевающего толстячка.
— Да, славно погуляли, — произнес тот, протирая очки, словно именно такой ответ и должен был последовать на вопрос Гавра.
Следующий гость оказался посообразительнее.
— Да, где Галина? — повторил он вслед за Гавром и тотчас же потерял интерес вообще к чему бы то ни было.
И лишь третья попытка принесла какие-то результаты.
— Ее увели, — коротко ответил некий длинный, часто мелькающий по телевизору.
— Кто, куда? — потряс его за плечи Гавр.
— А… ч-черт… знает!.. Увели, и все. Вломились ночью три хари и увели. Может, друзья, а? И картину ее эту дурацкую взяли. Которую мы обмывали.
Гавр бросил взгляд на стенку, где висел зловещий «Пророк». Теперь на его месте темнело маслянистое пятно, похожее на страшный омут, в котором только что исчез человек. И «омут» ждал новую жертву, тянул к себе неосторожного пловца, удалившегося от берега. Гавру вдруг на мгновение показалось, почудилось в этом пятне лицо Галины, печально и отрешенно смотрящее на него, словно она уже знала ту великую тайну, недоступную живым, и не могла поведать ее своему другу.
— Ф-фу! — выдохнул он, гоня прочь мысль о том, что Галина мертва. — А вы-то все где были?
— Кто где! — пожал плечами длинный. — Я лично водку кушал. Да чего вы всполошились-то?! Чай, не ЧК, не тридцать седьмой год.
— Хуже, — бросил ему Гавр и пошел к дверям.
— Что хуже-то? — крикнул вслед длинный. — Демократия не нравится?
Навстречу Гавру по коридору шла Вера.
— Пойдем отсюда, — предложил Гавр. — Ни чая, ни кофе не будет… Я хочу показать вам другой мир, сказочный, — неожиданно добавил он.
Вера внимательно посмотрела на него.
— А я хочу домой, — сказала она.
— Ну что вам «дом»? Не убежит он никуда, дождется. Да и нет там ничего интересного.
— В какую же сказку вы меня поведете? — все еще колеблясь, спросила Вера.
— А вот увидите. Ну же, решайтесь. Согласны?
— Да! — И слово это вырвалось против ее воли.
А говорящий перс на ее руках недовольно заметил:
— Тюр-ма…
— Мы все равно должны заехать домой, чтобы накормить Монтигомо, — всполошилась Вера. — И я хотя бы оставлю записку родителям.
— Мне кажется, под моим влиянием вы становитесь более решительной, более самостоятельной, — улыбнулся Гавр.
— Не воображай о себе слишком много! Просто мне интересно.
— Что?
— Что будет дальше.
— Мне и самому хочется об этом знать. Но ни тебе, ни мне будущее неведомо. — Этот разговор они вели уже в такси, которое мчало их в Сокольники.
Они сидели на заднем сиденье, между ними лежал перс Монтигомо, а таксист, улыбнувшись в зеркальце, вставил:
— Да, ребята, когда ты за рулем — о будущем лучше не говорить. Особенно при таком гололеде. Вот вчера мой напарник чуть в трамвай не въехал.
— Что же ему помешало? — поинтересовался Гавр.
— Тормоза. В любом деле главное — надежные тормоза.
— Даже в любви?
Таксист задумался.
— Нет, — решил он наконец. — Тут надо лететь с горы, как снежный ком.
— Здравая мысль, — согласился Гавр, искоса поглядывая на Веру, которая прислушивалась к разговору. Его радовало, что она так просто, первая перешла на «ты».