Гавр легко поднялся, пошел к стойке, а по дороге с кем-то заговаривал, кому-то улыбался, шутил, и Вере отчего-то было приятно наблюдать за ним. Она даже откинулась к спинке стула, прячась поглубже в тень. Всего пятнадцать часов длилось их знакомство, а кажется, прошло несколько месяцев. Так растут только причудливые растения с красными цветками, орошаемые лунной росой, когда все земное вокруг спит или дремлет.
Когда они допили кофе, Гавр протянул руку.
— Пойдем, — сказал он. — Пойдем за Синей Птицей. Тем более что второе действие уже началось, и Митя Говоров вот-вот лопнет от бешенства.
— Как, и он здесь?
— Ну да, ждет в директорской ложе, она же и правительственная, но в которой никто никогда не сидит. Мы договорились встретиться еще вчера. Я хочу предложить ему свою программу на телевидении, — пояснил он на ходу, ведя Веру по коридорам и лестницам. — Нечто вроде Актерской биржи или Ярмарки актеров. Это был бы шанс для каждого из них — и начинающего, и когда-то знаменитого, но забытого напрочь. Это будет их бенефисом, выходом на всю Россию. У меня уже готов сценарий, и программу можно сделать ежемесячной. Все зависит от Митьки.
— Я-то думала, что ты едешь сюда ради меня, — произнесла Вера, еле поспевая за ним. — Ты, видно, любишь варить в одной кастрюле все вместе.
— Порывы души не должны мешать делу. Мы пришли, заходи.
Поддержав за локоть, Гавр ввел девушку в ложу, где уже сидел вчерашний режиссер, повернувший к ним голову. Всюду струился мягкий полумрак, лишь на освещенной разноцветными огнями сцене шло Таинственное Действо, сразу же приковавшее Верино внимание. А особенно — говорящий пушистый Кот, чем-то похожий на увеличившегося в сто раз Монтигомо.
— Хорошо вчера поужинали? — обратился к ней Говоров, нисколько не удивившись ее присутствию здесь.
— Нормально, — ответил за нее Гавр. — Только больно неспокойное место попалось.
— На передаче ты вел себя как юродивый, — понизил голос режиссер. — Чуть не завалил всю программу.
— На Руси юродивые всегда были исполнены истинной мудрости, — шепотом ответил Гавр. — А тебе, видно, нужны одни тихие идиоты?
— Манекены, — поправил его режиссер.
— Чтобы показать всем, как ты вдуваешь в них живую душу? Не слишком ли самонадеянно?
— В программе есть только один Бог — режиссер…
— …Толстый, лысый и нудный Митька Говоров.
— Ты у меня получишь!
— Потише, пожалуйста, — попросила Вера, по-детски увлеченная сказкой на сцене.
— Хорошо, хорошо! — хором откликнулись оба спорщика и вышли в коридор.
А когда спектакль подошел к концу и занавес опустился, отделив зрителей от волшебных персонажей и Синей Птицы, когда после долгих аплодисментов артистов наконец-то отпустили, Вера вышла в коридор и увидела Гавра, одного, раскачивающегося на пятках и чему-то глупо улыбающегося.
— Поймала синюю плутовку? — спросил он.
— А где твой друг? — произнесла она.
— Вот! — И Гавр протянул на ладони пуговицу. — Все, что от него осталось. Убежал.
— И поставил крест на твоем сценарии?
— Наоборот. Я убедил его, что прав. Что пора возвращаться к истинным ценностям. И он рискнет своей головой… или что там у него вместо нее? Завтра мы подписываем договор в дирекции телекомпании.
— Поздравляю! — Вера подошла ближе и, неожиданно для себя, поцеловала его в щеку. — И все же скажи: почему ты так злишься на него?
— Потому что не люблю, когда надо убеждать в очевидных вещах. — Гавр, кажется, даже не понял, что произошло только что. Вид у него был растрепанный и немного очумелый. — Ты принесла мне удачу! — сказал он. — Это надо отпраздновать. Возвращаемся в буфет.
Вера уже послушно пошла с ним рядом.
— Гавр, как же твое настоящее имя? — спросила она.
Он рассмеялся.
— Самое забавное, что этот Ведущий в дурдоме угадал: меня с детства звали Гавр, потому что я — Гаврилов. А Говоров Митька был — Говр. Так мы и ходили по школе — Гавр и Говр. Ну а имя у меня крайне редкое, почти не встречается в средней полосе России — Николай… Я постараюсь тебя сегодня еще чем-нибудь удивить, — пообещал он, когда они садились за столик.
От шампанского Вера отказалась, но на ее «место» героически заступили двое других — «полковник Вершинин», так и не раздобывший у Воланда ни долларов, ни фунтов, ни даже лир, и артист, только что сыгравший Кота в «Синей Птице». Но на перса Монтигомо он сейчас нисколько не походил, скорее наоборот — в его лице было что-то жалобно-собачье.