— Вообще-то нам не полагается, — сказал он. — И если Великая Актриса увидит, она меня убьет. Но мы закроемся Гавром — сотрудникам литчасти позволено пить сколько влезет. Им на сцену не выходить.
— Ему хватает игры в жизни, — добавила Вера.
— Да, может он отмочить нечто этакое, — глубокомысленно изрек «Вершинин».
— Не буду говорить, за что мы пьем, но в ближайшем будущем произойдут приятные изменения, — сказал Гавр.
— Ты — женишься! — догадался бывший Кот. — И я даже знаю — на ком. Ну отчего вы покраснели, милая?
— Тебя нельзя приглашать в интеллигентное общество, — произнес «полковник». — Гавр намекнул, что он всего лишь становится директором театра.
— Барбизоны! Все, что я делаю, — ради вас. Скоро вы будете ходить за мной табунами, и я наконец-то выведу вас на чистую воду. И каждый получит по Синей Птичке в клетке. А уж сумеет ли он ее удержать, зависит от него самого.
— Поверь моему печальному опыту — это невозможно, — сказал бывший Кот. — Я шестьдесят четыре раза пытался ее съесть. И каждый раз некстати опускался занавес.
— В этом и есть смысл жизни, — начал философствовать «полковник». — В отсутствии его как таковом. Все проходит. Остается лишь вера, надежда и любовь.
— Вот за это мы и выпьем! — оживился бывший Кот, подмигнув Гавру.
Прихватив еще две бутылки шампанского, они увлекли Веру в литчасть и продолжали разговор уже здесь. Стенные часы над дверью показывали половину первого. За окном на Тверском бульваре блестел на солнце схваченный морозцем снег. Возле «Макдональдса» сгрудилась толпа людей, которая все увеличивалась и увеличивалась. Мелькали трехцветные флаги, а какой-то мужчина что-то кричал в мегафон, разнося хриплый лай над всем бульваром.
— Демонстранты, защитники гамбургеров, — сказал «полковник».
— А возле памятника Пушкину — другие, их противники, — добавил бывший Кот. — А возле кинотеатра «Россия» — третьи, которые сами по себе, но против всех. Вот будет потеха, если они начнут колошматить друг друга!
— Я не разбираюсь в политике, — произнесла Вера.
— Вам и не надо, миледи. Нет ничего страшнее женщин, солящих политический борщ.
— Убогие они все, — подтвердил «полковник». — Я бы им молоко за вредность давал.
— А я бы — в глаз, — воинственно сказал бывший Кот.
— Хорошо у вас здесь, — улыбнулась Вера.
Ей и в самом деле было хорошо — просто и спокойно, и смешно было наблюдать, как дурачатся эти взрослые люди, как топорщит усы бывший Кот и хмелеет «полковник» и как смотрит на нее Гавр. Ей захотелось, чтобы у него исполнилось все, он что задумал, не понеся потерь и не обретя недругов. Чтобы он был счастлив. И не исчез в городской толпе.
В соседней комнате что-то громко хлопнуло, словно на пол упала стопка книг. И все замолчали, переглянувшись.
— Лопнула склянка с эфиром, — произнес «полковник Вершинин».
— Там у нас пиротехник хранит свои спецэффекты, — пояснил Гавр. — Пойду погляжу. У меня ключ подходит. Как бы пожара не было.
— Что-то мы давненько не горели, — согласился бывший Кот.
Гавр ушел, а Вере отчего-то стало тревожно. Да и артисты перестали шутить, напряженно прислушиваясь. Прошло несколько минут, и у всех в комнате было такое ощущение, что сейчас что-то произойдет. Но никто не ожидал взрыва именно на этой секунде… Короткий, сильный, он напоминал выстрел из выхлопной трубы автомобиля, слившийся с отрывистым криком. Все трое вскочили с места, а «полковник» удержал Веру за локоть. Дверь распахнулась — на пороге стоял Гавр. Но это был не он. Его лицо невозможно было узнать — обожженное и залитое кровью, с закрытыми или вытекшими глазами. Ноги его подогнулись, и он рухнул на ковер, прямо перед Верой. Вскрикнув, побледнев, она опустилась на колени.
— Мертв! — выкрикнул бывший Кот, держа руку Гавра и щупая его пульс.
— Жив! Дышит! — воскликнул «полковник», прикладывая ухо к груди несчастного.
— О-о-о-о! — застонал Гавр. — О-о-о-о! — Он стал приподниматься на локтях. — Что с моими глазами? Я ничего не вижу!
— Ничего, мы тебе купим самые лучшие очки в мире, и ты снова начнешь ходить, — утешил его бывший Кот.
— А я отдам тебе свою почку, — сказал «полковник». — Впрочем, зачем тебе теперь почка? Лучше я отдам долг, сколько я у тебя занимал?
Тут только Вера стала догадываться, что ее разыгрывают. Она молча поднялась с колен, но дурнота не проходила.
— Вера! — простонал Гавр. — Я чувствую, что ты здесь. Положи мне руку на лоб. Мне будет легче.