— Да я не знаю, — сказал я. — Как-то неудобно. (Он сделал большие удивленные глаза.) Да и телефона твоего я не знаю.
— А зачем? Просто приходи. И ты приходи (это он Гошане сказал). А телефон три — семнадцать, запомни, внутренний, со служебного входа.
— Отлично, — сказал Гошаня. — Спасибо. А тигры в ближайшее время намечаются? Люблю тигров.
— Тигров сейчас нет, — сказал Коля. — Зато есть полеты под куполом и прыжок экстракласса через десять лошадей.
— Отлично, — сказал Гошаня.
Когда мы уже шли по льду, Коля сказал, что пойдет дальше, на струю, плотву ловить, а мы вскоре свернули с Гошаней в сторону. Здесь подо льдом были каменные гряды, мелко, и я объяснил Гошане, что жилка тут будет меньше путаться, глубина всего метра два, а главное, ловить окуня мы будем на мормышку, с кивком: для начинающего это проще, кивок хорошо виден, и вообще начинающему на валидольную баночку ловить труднее.
— Давай-давай, — сказал Гошаня. — Мне все равно. Где наша не пропадала!
— Ну вот, — сказал я, ставя ящик на лед. — Теперь я буду тебя учить.
— Слушай, — сказал Гошаня. — Давай не так. Я буду все делать сам как умею, а ты по ходу будешь мне подсказывать, делать замечания. Идет? Так мне будет легче.
Тут же он абсолютно правильно собрал ледобур и начал сверлить. Просверлив лед, он задвигал ледобуром вверх-вниз, так что почти весь лед оказался наверху, крякнул, ну, прямо, как мой дед, достал из ящика удочку с двумя мормышками и черпак, плюхнулся на ящик и, выбрав из лунки черпаком остатки льда, весело заржал и сказал:
— Пор-рядок! Ну как?
Я молча развел руками: мол, все верно.
— Теперь смотри, — сказал Гошаня. — Смотри на меня и учи. Э-эх, где наша не пропадала!
Тут же он отцепил от ручки удочки обе мормышки, и нижнюю, тяжелую, и маленькую верхнюю, снял катушку с тормоза и, держа мормышки в левой руке, правой лихо маханул метра полтора жилки. Делал он все быстро, легко и уверенно. Удочку аккуратно положил на лед справа от себя, мормышки — на левое колено, тут же достал из-за пазухи коробочку с мотылем…
— Та-ак, — приговаривал он. — Насаживаем мотыля! Та-ак. Теперь на нижнюю. Коробочку — за пазуху. Тэ-э-экс! Па-аехали. Смотри, малыш, и учи меня. Тэ-экс!
Он опустил мормышку в воду и стал сбрасывать рукой жилку с катушки — «тэ-экс, тэ-экс». Наконец кивок перестал сгибаться под тяжестью мормышки.
— Тэ-экс! — приговаривал Гошаня. — Теперь наша нижняя легла на дно. Чудесно. Подмотаем чуть-чуть. Та-ак…
Я смотрел на все это с известной долей обалдения — Гошаня делал все сверхгениально и легко, изящно.
— Кивочек согнулся — разогнулся, согнулся — разогнулся, — тараторил Гошаня. — Тюк-тюк. Тюк-тюк. Стучим мормышечкой по дну. Вни-ма-ни-е! И-и-и…
Кивок действительно дрогнул, слегка согнулся, Гошаня коротко подсек и, ловко выбирая жилку, выволок на лед окунька грамм на сто пятьдесят.
— Ну как, мастер? — заорал Гошаня и захохотал.
Мы хохотали с ним оба, разве что я маленько расстроился, что его ничему не надо было учить, — хотелось повыпендриваться, что ли.
— Не скрою, малыш, — сказал Гошаня, снова запуская снасти под лед. — Я ловил. Приходилось. Точнее, один раз в жизни.
— Чего же ты темнил? Один раз всего ловил? Не верю, — сказал я.
— Один, честно. Просто я талант, у меня отличная мышечная память и тонкое чувство, понял? Это от хоккея, малыш. Я и шайбу-то веду, не глядя на нее, — я ее чувствую, каждый граммик ее веса. Понял?
Он был такой веселый, такая счастливая была у него морда, что я вдруг вспомнил и на секунду остро пожалел, что он живет один, с мамой, а папаня его — неизвестно где.
После мы часа полтора-два сидели на гряде, на окуня. Гошаня поймал окуней с десяток, я — чуть побольше (все-таки опыт!), а потом мы решили, что двинем на струю, на плотву. Коля не возвращался — верный признак, что плотва брала.
Мы похромали дальше, и я снова подумал: была ли на первой электричке Айседора, была ли с ней Света, и есть они сейчас на льду, или их нет? А если есть — то где?
Колю мы не нашли, наверное, он сидел в той большой компании, которая была далеко влево от тропы, а мы свернули вправо, ушли метров на пятьдесят и решили сверлиться здесь, в гордом одиночестве.
Гошаня, конечно, легко сообразил, как ловить с помощью валидольной баночки, и, между прочим, первую плотву он выдрал опять первым.
Плотва брала средненько, не скажешь, что часто; мы с Гошаней весело трепались на разные темы, но на душе у меня (это легко было заметить) было не сладко, и я поймал себя на том, что иногда оборачиваюсь то влево, то вправо и внимательно разглядываю бесконечное сереющее пространство льда.