Мы смотрели друг на друга целую вечность, секунд, наверное, пять, а может, даже и меньше, и за эти мгновения внутри меня пронеслась какая-то единая острая мысль, но без слов, одно ощущение, и я, еще не до конца веря, уже как бы верил, понимал, что именно в этот момент происходит в жизни Игоря Николаевича и Гошани.
Оба мы опустили и отвели глаза, но Игорь Николаевич на мгновение раньше, чем я, потому что, как он опустил и отвел глаза, я успел заметить.
Потом (я поглядел) он смотрел уже не на меня, а за меня, за мое плечо, в сторону кухни, на молчавшего Гошаню.
— Ты… Гоша, Георгий? — спросил Игорь Николаевич у Гошани.
— Он самый, — сказал Гошаня весело, но мне показалось, что он что-то почувствовал, что-то тревожное.
— Алеша, — сказал, не глядя на меня, Игорь Николаевич, — ты не обидишься, не рассердишься, если я попрошу тебя оставить нас одних? А?
— Можно… можно… конечно, я не обижусь, — бормотал я, — я сейчас пойду. Я пойду, Гошаня, ладно?
Гошаня молчал.
Памир тоже молчал.
— Я позвоню тебе, — сказал мне Игорь Николаевич.
— Ладно. Хорошо, — сказал я. — Я пошел.
Гошаня все молчал, и, закрывая за собой дверь, я почему-то до рези в ушах слышал, как он молчит. На площадке ниже я остановился, мне хотелось услышать голос Игоря Николаевича, но за дверью Гошани было абсолютно тихо. И Памир молчал.
Я быстро сбежал по лестнице вниз, купил себе мороженое, почему-то сразу два стаканчика, путаясь в них, с трудом набрал номер телефона Светы, но с этого момента и до самой ночи никто у нее почему-то не подходил.
31
— Волков! — сказал учитель.
— Здесь! — Я встал.
— Молодец, Волков.
— ??? — подумал я.
— Ты приготовил домашнее задание?
— Приготовил.
— Отлично. Тогда ответь, Волков, пожалуйста, на вопрос, какие твои три самых главных желания в жизни?
— Вообще?
— В настоящий момент.
— В настоящий момент, — ровным голосом, четко и развернуто сказал я, — у меня есть три самых главных желания.
— Перечисли, пожалуйста.
— Пожалуйста. Первое: чтобы все в порядке со здоровьем у моего деда было. Второе: чтобы все отлично получилось у моего друга Гошани и Игоря Николаевича.
Пауза. Большая.
— И третье?.. — спросил учитель.
— Третье я стесняюсь, — сказал я.
— Не стесняйся, пожалуйста, — сказал учитель, — здесь все твои друзья.
«Даже гад Лисогорский? — подумал я, увидев его за партой рядом с Колей из цирка. — Ну, тогда что же, очень хорошо, что он мой друг, а не враг».
— Третье мое желание: чтобы у меня все хорошо было с киноактрисой Юлей Барашкиной.
— Уточни, что значит — все хорошо?
— Я ее люблю, — сказал я.
— Ну и?..
— А она, может быть, и нет.
— Я уверен, что у вас все будет хорошо, — сказал учитель.
— ???
— Потому что ты, Волков, — преданная душа.
— ???
— Садись. Я ставлю тебе за ответ пятерку, отлично.
— Спасибо. Я удивлен, — сказал я и сел.
— Именно «отлично»…
Я снова встал.
— …так как ты назвал свое личное, индивидуальное желание последним.
Учитель взмахнул мягкими большими руками, легко взмыл в воздух и полетел далеко-далеко в верхний, все более темнеющий угол класса, все уменьшаясь и уменьшаясь прямо у меня на глазах.
— Молодец, — шепнул мне Ляля с лошадиным лицом. — Жду тебя в цирке вместе с кинозвездой Барашкиной. У нас нынче замечательные львы.
Из-за пальмы выпорхнула Ириша Румянцева и, смеясь, плавно пролетела мимо.
— Стой! — сказал мне дед. — Стой и не шевелись. Я протащу всю сеть полукругом до другой точки на берегу реки, до точки «Б», тогда как ты стоишь на точке «А», и мы вместе выволочем сеть на берег. Здесь тьма рыбы.
Улыбаясь, он полез в воду. Он зашел уже по горло, мне вдруг стало страшно, очень страшно, но он все улыбался, держа обе руки над головой, а в одной из них — детский сачок для ловли бабочек.
…Все это был сон. Почему-то я проснулся разбитым. Абсолютно. Дед, судя по записке, ушел на ранний прием в поликлинику, папаня уже мчался на работу, Люля — спала после вчерашней премьеры, банкета и веселья.
Постепенно я отходил ото сна, вспомнился разговор с Гошаней.
— Ну вот, — как бы рассеянно говорил он, жуя резинку. — В общем, у них был какой-то там ихний взрослый семейный конфликт. Он-то с ней, я так понял, все равно не хотел расставаться, из-за меня, но она настояла. Он тогда умотал на Север. Иногда возвращался, хотел меня повидать, но стеснялся. Стеснялся, понимаешь? И это затянулось надолго, понимаешь? Тогда уже он никак ничего не мог преодолеть и зайти. Ему казалось, что и она, и я уже никогда не простим ему то, что ему было на меня наплевать. А ему как раз не было. Потом он решился и зашел.