Мы все пододвигаемся на одну позицию вправо- так происходит периодически, правда, время я определить не могу. Даже уже не скажу, сколько я здесь нахожусь. Час, два, день. Без понятия. Но иногда, через продолжительное время, наш ряд сдвигается. Ты просто сидишь и видишь, как твой сосед, глядя на своего, двигает зад вправо, и делаешь то же самое. А ряд напротив сдвигается влево. Хотя, с их стороны это право. Может в этом суть? Движение направо. Это же по-Христиански.
Русский опять шутит, опять не смешно. Так противно находиться рядом с ним, с этим агрессором. Он рассказывает о своей дочери, о чечне, о талибах и терактах, о своей россии и прочих глупостях. Все вокруг молчат, кто слушает, а кто игнорирует. Солдат с Гражданской войны внимает ему и улыбается, подбодряет его разными словами. Он, наверное, не понимает, кто перед ним. Тогда ведь люди были глупые, Боже их прости.
Русский удаляется по мере смещения рядов. Клерк рядом со мной интересуется, откуда я, кто, кем работал. Я отвечаю неохотно, но разговор завязывается, потому что он- Американец и Баптист. Когда он говорит, его жидкие волосы слегка трясутся, а нижняя губа, оттопыренная, подрагивает. Он немного плюется, но это не страшно. Разговор клеится плохо: грехи и причину своей смерти он не хочет раскрывать. Он наверняка грешил, все тут грешили! Это же Ад!
«Да что вы, старина, скажите мне. Вам нечего бояться. Мне вот кажется, что я здесь, ну в Аду, потому, что не всегда молился после того, как представлял свою соседку вместо жены. Или это потому, что мой сын стал атеистом?»
Я пытаюсь приободрить его таким образом, разговорить. Наверное, мне предстоит много разговаривать- чем же ещё развлечься? Не русскими же анекдотами, Господи упаси. Сначала клерк мнётся, прямо как мой сын, о котором я ему рассказывал. Но затем потихоньку оживляется, смелеет...
«Я возвращался с работы на своем стареньком Dodge, трасса была с-спокойная, машин было мало. Ехал я не спеша, любовался ночной дорогой. Я работаю бухгалтером на крупной автомойке, на краю города. Знаете, говорят, что Альбукерке- это большая д-деревня. Я согласен. Но человек, которого я встретил на обочине, рядом с пустыней, был неместный. Юноша лет двадцати, с длинными, огненными волосами и веснушками на л-лице. Он... он был хитч-чхайкер. Я, конечно, подобрал его, он сел спереди. Наверное, зря. Я... я отвез его к себе домой, сначала вырубив ударом отвертки по виску. Я бил ручкой, боялся, что он умрёт. У меня в гараже был длинный стол, я его к нему и прив-вязал. Раздетым. Он проснулся, увидел меня с ножом, закричал, к-конечно. Он умолял меня его отпустить, плакал, мне даже пришлось заткнуть ему рот его б-бельем. М-мне это нравилось, я даже возбудился. О-он так забавно мычал, знаете...»
Самым удивительным было то, что волосы у меня не встали дыбом, не поседели (я спрашивал об этом позже), а желудок не начал неистово опустошаться. Дыхание сначала зачастило, потом совсем остановилось- страх вытеснил этот бесполезный здесь рефлекс. Мне не стало хуже физически, но морально меня раздавили откровения этого... даже человеком его назвать не могу. Мне стало страшно и мерзко, Боже мой. Я начал Молиться. Я хотел, чтобы Господь меня спас, чтобы он забрал меня куда угодно, но подальше от этого урода. Я почти плакал.
«Ну ч-что вы так. Уб-бил одного-другого. Т-труп я закопал в саду, у м-меня большой сад. Там растут фрукты, очень хорошо к-кстати растут. На следующее утро я снова пошел на работу, ничего ведь с-страшного не случилось, понимаете? Вы молитесь, говорите о боге, об аде, весь из с-себя такой праведник, но вдумайтесь... Вы ведь националист, нет? Вы говорили, что сражались за права ниггеров, а сами так говорите о Японии, Чечне, России и других странах, ч-что мне тошно становится!»
Он замолчал, но было заметно, что в любой момент возможен новый взрыв его злословия. Волосы у него были растрёпаны, с оттопыренной губы стекала слюна, пальцы тряслись. Люди рядом с ним ёжились. Когда он тряхнул плечами, я не выдержал. Крикнув, я резко встал и попытался убежать. Уже и не скажу, куда, налево или направо. Но меня быстро схватили- руки, обжигающие и мерзкие, вцепились мне в живот и утянули на место. Я плакал, а этот маньяк на меня кричал.
«Тошно! Тошно! В-вы сами грешник, даже хуже чем я! Л-люди регулярно умирают, да! Они умирают постоянно. К-какая разница, если я убью одного-другого? Даже если я его изнасилую. Бога нет, вы разве ещё не поняли?! Мы все здесь. И вы, и я. Думаете мы с вами непохожи? Нееет. Мы одинаковые. Мы все здесь. Мы все были против. Против этого сра... с... против этого мира. Вы боролись за права чёрных, вы боролись против порядка, что ваш бог сам в мире учудил! А я боролся против всего! Д-да!»