– Ну да, – – кивнул Ерофеев. – А повезу вас я. Так что на это время я для тебя, капитан, и отец, и мать, и воинский начальник. Распустил вас Николай, смотрю! Давно чистить пора, ой пора!
В таком тоне о «железной когорте партии» НКВД не решались говорить даже маршалы. Здесь же, похоже, можно было и не такое. За болтовней майора крылись вещи очень серьезные. Так думал не он один: «лазоревые» только ждали приказа, чтобы разорвать на части «малиновых», и не скрывали этого.
– А вас чистить кто будет?
– Нас? – удивился майор. – Да нас-то за что? Это вы, как Феликс умер, нюх потеряли! Кирова прошляпили, «Правый центр» прошляпили! Только и заслуги, что Тухачевского, гада купленного, скрутили, да и то с чужой помощью! Нам только баб на допросах тискать да конфискат разворовывать!
– Ты что, мою реакцию проверяешь? – как можно спокойнее отреагировал Ахилло. Подобного он еще не слыхал, о таком даже боялись думать – не то что говорить.
– Ты чего, пуганый? – Физиономия Ерофеева выражала крайнее удивление.
– Пуганый.
– А-а-а, – протянул майор, – чуешь, что Сибирью пахнет! Так ведь все равно не убережешься! У вас в Большом Доме смертность похлеще, чем от холеры. Жрете друг друга, всех головастых выбили, оставили придурков, что ни уха ни рыла и оперативной работе не вяжут!
Крыть было нечем, рыжий говорил правду.
– Ладно, капитан, забудем. Хлебнем и поехали за твоим Гонжабовым.
Рука Михаила, взявшего стакан, дрогнула:
– За каким Гонжабовым? – А за таким! – Майору, похоже, вновь стало весело. – Который Сидоров. Сам увидишь, какой это Сидоров. Ты на колесах? Нет? А, все равно я бы на вашей колымаге не поехал! Вечно у вас происшествия, свидетели под откос валятся…
Это тоже было правдой. Гробить лишних свидетелей в автокатастрофах давно уже стало излюбленной методой Большого Дома. Краем уха Михаил слыхал, что так убрали начальника ох . раны Кирова, который был готов дать подробные показания.
– А у вас не валятся под откос?
– У нас? – хмыкнул Ерофеев. – Да похлеще, чем у вас! Только я сам за рулем буду, а перед тем лично в мотор загляну. Береженого Бог бережет. Ну, допивай, поехали.
– А может, вначале о деле расскажешь?
Майор смерил Михаила внимательным неулыбчивым взглядом, в котором не было и тени обычной усмешки:
– Нет, капитан. О деле мы с тобой будем говорить не здесь и не сейчас… Ты бы и сам молчал, как дохлая рыба, зная, на что идем. Смекаешь?
– Нет, – честно признался Ахилло, которому все происходящее совсем перестало нравиться.
– И правильно! – кивнул Ерофеев. – Ты ведь сам вроде не из комсомольских работников, так что азбуку знаешь. Орден-то за что получил?
– За самогонщиков.
– Которые шнапс гнали? – хохотнул майор, и Михаил понял, что здесь знают не только его анкету. – А у меня орденов целых два. Второй тоже… за самогонщиков, как у тебя. А вот первый я еще на заставе получил, так что осторожности сызмальства обучен. Я ведь из погранцов. О Карацупе слыхал? Так мы с ним вместе начинали, на одной заставе.
– А ты в качестве кого? – не удержался Ахилло. Ерофеев недоуменно поглядел на него, а затем хмыкнул:
– – А, понял! Ты это, значит, про то, что я на четырех лапах бегал? А ты юморист, капитан! Нет, и был помкомвзвода. Потом Карацупа на сверхсрочную пошел, и я тоже… в отряд по борьбе с самогонщиками… Ладно, посиди минутку, поскучай. Можешь обшарить стол, там много интересного…
Майор вышел, оставив Михаила одного. В стол он, естественно, и не собирался заглядывать, прекрасно понимая, что ничего важного там нет и быть не может. Бывший «погранец» вволю валял дурака перед гостем из Большого Дома, но сам дураком, конечно, не был. За развязностью и фанфаронством чувствовались сильная воля, ум и большой опыт. Михаилу стало обидно: НКГБ брал на службу таких, как Ерофеев, а Большой Дом в последнее время действительно стал набирать сотрудников из партийных и комсомольских стукачей, особенно после того, как кресло наркома занял Ежов, курировавший до 36-го года кадровый отдел ЦК. При его предшественнике Ягоде в НКВД были ребята получше этого Ерофеева, но почти все они сгинули в никуда вместе с бывшим наркомом.
Ерофеев появился через несколько минут, уже при полном параде, в мундире, на котором красовались два ордена Красного Знамени.
– Чтоб уважали, – прокомментировал он, кивая на свой «иконостас».
– А у нас все шпионы ордена цепляют, – невозмутимо сообщил Ахилло. Это было тоже правдой:
тот, за которого Михаил получил награду, носил на пиджаке точную копию ордена Ленина – даже номер был сделан неотличимо от настоящего.
– Да? Ну и придурки, – заметил Ерофеев. – Нас еще в спецшколе учили, что лучше внимания к себе не привлекать. Народ наш бдит: увидят орден – и тут же стукнут куда надо. У нас в клифте ходить вольготнее… Ладно, руки в ноги – поехали…
Прежде чем сесть в машину – обычную черную «эмку», но с городскими, а не специальными номерами, Ерофеев действительно заглянул в мотор и даже в багажник. Майор не казался трусом, и Ахилло рассудил, что им в самом деле есть чего опасаться. Шофера не было, Ерофеев, как и обещал, сел за руль сам.
Ахилло ни разу не был в Лефортове-бис, а потому с интересом поглядывал в окно. Впрочем, понять что-либо было сложно: Ерофеев, не жалея бензина, крутил по городу, проверяя, нет ли за ними «хвоста». Наконец машина вырулила на проспект Кирова и помчалась на юг.
– Береженого Бог бережет, – повторил майор, нажимая на газ. – Ладно, капитан, вскрывай свой пакет, самое время.
–Ахилло не возражал. В пакете оказалась копия приказа Ежова о его командировке, документ на выдачу арестованного Петра Петровича Сидорова и обычная бумага ко всем организациям и учреждениям с просьбой оказывать помощь «предъявителю сего»,
– Ты вроде спортсмен? – внезапно поинтересовался» Ерофеев.