— Когда как… — ответила Света, подумав: «Уж тебе-то наверняка ближе Оля!», — но чаще, конечно же, Оля.
— Да? И мне тоже. Все-таки в таком, как у Маши, непримиримом феминизме есть что-то противоестественное, правда? — Андрей старательно пытался вести светскую беседу.
— Противоестественное?
— Ну конечно. Ведь многовековая история развития человечества произвела своего рода естественный отбор, предоставив мужчинам — мужское, а женщинам — женское. Природа сама учла все наши различия и особенности — и физиологические, и психологические. Отрицать это нелепо, это значит отрицать законы природы…
— Ну, физиологические — понятно, а вот психологические… Ты думаешь, между мужчинами и женщинами есть какие-то существенные психологические различия? — Света про себя улыбалась: сейчас он будет учить ее психологии…
— Что ты! Огромные! Женщины вообще воспринимают все иначе. Более эмоционально, интуитивно, иррационально. Но иначе — не значит хуже. Наоборот, эти особенности дают женщине преимущество перед прямолинейной мужской логикой. Женщины, мудрые женской мудростью, это понимают и используют себе во благо, а женщины, умные мужским умом, воюют против этого — как Маша. Зачем?
— Может быть, они воюют совсем не с этим?
— А с чем же?
Света пожала плечами.
— С домашним рабством, например. С бесчисленными хозяйственными заботами, «великодушно» предоставленными им мужчинами. С бесконечными пеленками, кастрюлями и рубашками…
— Мне, конечно, трудно судить, но, думаю, мудрая и любящая женщина сама не отдаст никому ни своих пеленок, ни кастрюль, ни рубашек! А если же все это ее тяготит, значит, и муж ей — чужой, и дети его — не в радость, и, вообще, не сложилось у нее семьи, не с тем человеком жизнь она делит!
— Не слишком ли круто? Что, раз надоело мужу рубашки гладить, то уж и жизнь не удалась?
— А как же иначе? Ведь каждая женщина — а тем более любящая — немного колдунья. Она не просто рубашку гладит, она на этой рубашке тепло рук своих оставляет, чтобы оно всегда с любимым было, чтобы от бед оберегало, соблазны отводило, чтобы помнил он каждую минуту, что его и любят, и ждут… Это вековая домашняя магия, и в тягость нормальной женщине она быть не может…
Света слушала его, открыв рот. Его рассуждения были так необычны, так забавны! Конечно, глупость полная, но как интересно!
В тот вечер они проболтали допоздна, постоянно меняя темы разговора, и Андрей каждый раз демонстрировал свое особенное и, как правило, весьма любопытное мнение. Света укладывалась спать очень довольная собой: да, это была отличная идея — оставить Андрея у себя!
Назавтра «вечер вопросов и ответов» состоялся снова, и на следующий день — тоже. Но характер бесед несколько изменился. Уже не опасаясь, что собеседник «закроется», Света стала позволять себе возражать Андрею. Особенно ее «доставала» его склонность к нравоучениям, от некоторых его сентенций за версту несло домостроем, какой-то дремучей, кондовой моралью, столь странной для современного молодого человека. Иногда она не выдерживала и, разгорячившись, всерьез начинала спорить.
— Ты проповедуешь старые как мир, избитые и банальные истины! — сердито упрекала она Андрея.
— Любая истина банальна, — спокойно отвечал он. — Небанальная истина — это уже открытие, на него я ни в коей мере не претендую.
— Андрей, — пыталась урезонить его Света, — но ведь времена меняются, с ними меняются и понятия нравственного!
— Меняются, к сожалению, понятия безнравственного, понятия нравственного изменяться не могут, — возражал он.
— Да почему же не могут?
— Помнишь, Кант говорил, что есть только две вещи, которые не перестают его удивлять: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас? Ты не задумывалась, что же он нашел в этом удивительного?
— И что же, по-твоему?
— По-моему то, что и одно и другое — абсолютно, безгранично и вечно. Нравственный закон — это закон природы, как закон всемирного тяготения или закон Ома. Он был и будет всегда, во все времена и при всех режимах. Не важно, как он называется — Нагорная проповедь или Моральный кодекс строителя коммунизма — суть его от этого не изменится. Нравственный закон незыблем, потому что обеспечивает безопасность и жизнеспособность общества. Если он попирается массово, как у нас сейчас, то общество болеет, а если он отвергается всеми поголовно, оно гибнет.
— От твоих нравоучений скулы сводит! — вспыхивала Света, хватала чайник и уходила за водой, чтобы, вернувшись через минуту, продолжить спор с новой силой.
А в общем, несмотря на жаркие споры, Андрей нравился Свете с каждым днем все больше и больше. Была в нем какая-то основательность, надежность, внутренняя сила и уверенность. Ей было хорошо с ним — спокойно и уютно. Возвращаясь домой по вечерам, Света уже предвкушала неспешное чаепитие и интересный разговор.