Суета сделал несколько жевательных движений, зычно отрыгнул, поковырялся спичкой в зубах и, не вынимая ее изо рта, процедил:
– Руки за спину. На выход. Без вещей.
– Я обед прозеваю, гражданин прапорщик. Это нарушение режима содержания, – обоснованно возмутился Левша.
Вертухай пожевал спичку, движением губ ловко перегнал ее из угла в угол и, немного сбавив обороты, недовольно проворчал:
– Пообедаешь, когда вернешься. Шнырь оставит тебе твою порцию. А сейчас вперед по колидору. В следственном кабинете тебя большое начальство требуют.
Левша остановился на пороге следственной камеры и скороговоркой выпалил фамилию, имя и отчество. Сидевший за столом, тучный человек среднего роста и возраста, одетый в темный костюм с галстуком, пахнул дорогой туалетной водой и, чем-то неуловимым, напоминал гоголевского Павла Ивановича Чичикова. Он не дал Левше договорить и указал на привинченный к полу табурет. Обращаясь к маячившему в дверном проеме Суете, отчеканил:
– Свободен. В коридоре не болтайся. Я его сам приведу.
Суету как ветром сдуло.
Толстяку понадобилась доля секунды, чтобы сменить выражение лица с начальственно-пренебрежительного на внимательно-доброжелательное.
Он приветливо улыбнулся, и, глядя Левше в переносицу, тихо произнес:
– Теперь вместо Волкова буду я. Разговаривай спокойно, прослушку сам отключил.
Новый знакомый, окинув Левшу внимательным взглядом, добавил:
– А ты похудел за эти шесть лет. Видать, на Лубянке кормежка получше, – усмехнулся он. – А как твоя правая рука? Береги указательный палец.
– С рукой все нормально, – не задумываясь, ответил Левша, сжимая и разжимая пальцы правой руки, – а похудел потому. что я уже месяц в ПКТ, а там, вообще почти не кормят.
Левша не был на Лубянке и никогда туда не собирался. То, что произошла ошибка и столичный гость принимает его за кого-то другого, понял мгновенно. В считанные секунды, взвесив все за и против, нужно было решить, оставить ли Чичикова в приятном неведении или прояснить ситуацию и вовремя выйти из игры. Терять было нечего.
"А что если это подарок судьбы?" – Подумал Левша.
– А Волков почему не приехал? – Спросил у собеседника.
– Его уже нет. Неделю не дотянул до пенсии. Земля ему пухом.
– Да, – согласно кивнул головой Левша, – душевный был человек. А про себя подумал. – "Одним гадом стало меньше".
Оба надолго замолчали, отдавая дань уважения безвременно усопшему.
– Ну, а теперь к делу, – прервал паузу Чичиков, достал из папки фотографию и положил перед Левшой. – Этот зек может стать нежелательным свидетелем при пересмотре дела нефтегазового олигарха. В свое время был губернатором, а после отставки руководил одной из дочерних компаний. Привлекался по первому процессу, но чудом проскочил за недоказанностью. А его руководителей упаковали надолго. Но они никак не успокоятся.
– А за что же он сейчас отбывает? – Поинтересовался Левша.
– Вдобавок ко всему, этот барбос еще и моральный урод, – усмехнулся Чичиков, – у него восемь лет срока за педофилию.
– Вот так номер, чтоб он помер, – хмыкнул Левша, – так ему же место на пятой бригаде, среди петухов.
– Так оно и есть, – гость порылся в бумагах, – экс-губернатор в бригаде "опущенных", и, судя по оперативным сводкам, ему живётся не сладко, опера включили "пресс". После ПКТ пару недель поваляешься на санчасти, а потом тебя переведут в пятую бригаду. Поближе к нашему аморальному подопечному.
– Я бы рад, но блатные меня не поймут. Век не отмоешься, – Левшу такая радужная перспектива радовала мало и он начал потихоньку включать заднюю передачу. – Никто руки не подаст.
– Определись, ты с нами или с блатными, – в голосе Чичикова впервые прозвучал металл. – войдешь к нему в доверие, и вместе уйдете в побег. А по дороге отправишь его в путь невозвратный. Сам решишь как, тебя не учить. Но это должно случиться за пределами колонии. И работа должна быть филигранная. Что бы комар носа не подточил. Этим делом заинтересовались на самом верху.
Левша понимающе кивнул и подумал "Кажется, я сел не в свои сани. После очередного этапа на республиканскую больницу, весть о том, что я на "петушатне", разлетится по всему краю и мне труба".
– Через месяц суд, – продолжал Чичиков, – и пересмотр дела. Эта пешка может превратиться в слона и наломать дров. А тебе назад уже дороги нет. Много знаешь.
Когда Левша вернулся в помещение камерного типа, то увидел на столе полную миску перловки, а рядом завернутое в пластиковый пакет шерстяное бельё. Нехотя ковырнул ложкой перловку, развернул пакет с бельём, и, вспомнив, как Суета и Маята силой сдирали с него кальсоны и рубашку, развернул пакет. При внимательном рассмотрении, обнаружил разорванный шов под мышкой рубахи.
После нескольких ударов в дверь кормушка открылась, и в камеру заглянул озадаченный Суета. Левша протянул через отверстие кормушки пакет с бельем, и тоном, не терпящим возражений, приказал:
– Постирай, погладь и заштопай. К утру, чтобы все было готово.
Вслед за бельем подал миску с кашей и добавил:
– Как управишься, посыплешь кашу моим завтрашним сахаром и перекусишь. Это, чтобы у тебя было легче на душе. Но жуй не спеша и смотри, не подавись.
И, немного помолчав, добавил:
– Свободен.
Левша не испытывал большого восторга от предстоящего перевода из ПКТ на санчасть. Хотя, с точки зрения "физики", Чичиков решил, как нельзя, кстати. На больничной диете перед набегом можно было быстро восстановиться и набрать вес. В дороге силы могли пригодиться. Но дело в том, что у него, с некоторых пор, были натянутые отношения с начальницей санчасти и Левша не ждал ничего хорошего от их встречи. Не хотелось вспоминать, но когда Суета и Маята потребовали сдать на склад вторую пару белья, отказался наотрез и показал руку выше локтя.
– Со шкурой сдерем, – мрачно пообещал Маята и побежал за подмогой в штрафной изолятор.
Вчетвером вертухаи кое-как содрали с Левши злополучное белье, уложили бунтовщика на пол и, во избежание осложнений, "закатали" в смирительную "рубашку", туго завязав длинные рукава узлом на груди. Прапорщик Маята так старательно затягивал рукава, что не удержался и, от натуги, мелким пунктиром, испортил воздух. А бдительный Суета полил прорезиненную "рубашку" водой и глянул на часы.
– Одиннадцать ноль пять, – засек он время, – через три часа пригласим врача, проверим твое самочувствие и решим, как нам жить дальше в этом преступном мире.
Через час "рубашка" стала высыхать, сжиматься, сдавливая грудь и перекрывая кислород. Казалось, что все тело зажали в огромный пыточный "испанский" сапог и потихоньку затягивали винт.
Вначале пятого дверь приоткрылась и, цокая по кафельному полу подковками хромовых сапог, в камеру вошла начальница санчасти. Левша и раньше издалека наблюдал за этой пышногрудой брюнеткой, но так близко, и в таком непредвиденном ракурсе, видел её впервые. Медичка остановилась возле лежачего на спине Левши настолько близко, что он, при всем своем воспитании, не мог не заглянуть под ее форменную юбку. И, к стыду и ужасу, обнаружил, что на докторше, полностью и всецело, отсутствует нижнее белье.
Постояв около минуты, она наклонилась, демонстрируя, стоявшему сзади, Суете пышные формы. Нащупав на горле Левши пульсирующую вену и, глядя на секундную стрелку часов, сосчитала пульс.
– Пульс в допустимой норме, – сделала она заключение, повернувшись бюстом к Суете, – можете оставить осужденного в рубашке до вечерней проверки.