Следующие два года она часто подумывала позвонить ему и сказать, что совершила ужасную ошибку, но ее подруги, которые тоже вели «полноправную» жизнь девушек-одиночек, отговаривали ее.
– Всякий раз, как мне хотелось ему позвонить, – рассказывала она, – они заставляли меня усомниться в себе. «Как, ты собираешься удовольствоваться “синицей в руках” в 24 года? А как же твоя жизнь?» Я начала сомневаться – а так ли уж замечательна эта жизнь? Мне нравилась моя работа, нравились мои друзья – и я ненавидела ходить на свидания. У меня были два бойфренда, которые волновали меня поначалу, но в конечном счете я не чувствовала к ним того, что чувствовала к Дейву. Не было того уровня комфорта. Они не «цепляли» меня так, как он. То ли я на них не слишком «западала», то ли они на меня, но я продолжала думать: чего же я ищу, если уже нашла парня, с которым хочу провести свою жизнь?
Втайне от всех Джессика «гуглила» по ночам информацию о Дейве, но нашла не так уж много, помимо того, что он все еще учился в медицинской школе.
– Сижу по ночам у компьютера, как наркоманка, и думаю: это же смешно. Тоже мне, восхитительная жизнь полноправной женщины-одиночки в большом городе! Встречи с другими мужчинами и больший опыт мою жизнь не обогатили. Я любила свою работу – но могла найти такую же и в Чикаго. Вместо того чтобы заказывать себе еду из закусочных или обедать в ресторане с компанией одиноких подруг, я хотела готовить ужин Дейву, пока он ездит по вызовам.
Но она скрывала все эти чувства, потому что стыдилась их.
Наконец через три года Джессика нашла номер Дейва через коммутатор медицинской школы и набралась храбрости позвонить ему. Сердце у нее бешено заколотилось, когда в трубке раздался его голос.
– В ту же секунду, как он ответил, – рассказывала она, – мне показалось, что я снова дома. Я едва не разревелась.
Но потом, когда она сказала ему, зачем позвонила, Дейв надолго умолк. Теперь настала очередь разбиться сердцу Джессики. Дейв больше двух лет пытался забыть Джессику и наконец, месяцев за восемь до ее звонка, встретил другую. Они серьезно встречались. Она была на год старше Дейва – 27 лет, ординатор в больнице – и очень хотела встретить мужчину, за которого сможет выйти замуж.
Теперь Дейв женат на этой женщине; оба они – врачи-педиатры. От общего знакомого по колледжу Джессика узнала, что недавно у них родился сын.
В этом месте рассказа у Джессики перехватило горло.
– Я бросила его, потому что мне вдолбили в голову, что сперва надо устроить собственную жизнь, а потом уж делить ее с кем-то еще. Что сперва надо встречаться и осуществлять свои мечты. Что ж, вот она я – и по-прежнему мечтаю, что когда-нибудь встречу такого же, как Дейв.
Я могла бы подписаться под историей Джессики. Я тоже выросла с верой в то, что период после 20 – то самое время для экспериментирования с разными профессиями и разными мужчинами. А потом вдруг, откуда ни возьмись, на моем пороге объявится Тот Самый. Я даже не задумывалась о том, чтобы серьезно искать себе супруга в 20–25 лет – т. е. тогда на самом-то деле, когда я была наиболее востребована как партнерша. Моей целью было встречаться и «самореализовываться» до брака. Я и вообразить не могла, что когда-нибудь буду «самореализованной», но преисполненной горьких сожалений.
Как и Джессика.
– Я думала, что смысл этого таков: «Ты можешь получить все – но не в 23», – говорила она. – Но теперь, когда мне 29 и мне вроде как уже полагается иметь все, у меня этого «всего» нет. «Все» у меня было в 23! Проблема в том, что тебя осуждают, если ты выходишь замуж слишком рано; но потом, если ты оказываешься одиночкой в 30 или 35, тебя осуждают уже за то, что ты не замужем.
Она права: позор тебе, если не выждала достаточное время, и позор тебе, если ждешь слишком долго! Меня называли храброй за то, что я одна родила ребенка, когда мои биологические часы начали громко тикать, но это всегда говорилось с той интонацией, с какой называют «мужественным» ракового больного. Я слишком хорошо понимала, что многие считали меня этакой трагической героиней – если не персонажем нравоучительной притчи. А для некоторых женщин я была их самым жутким кошмаром. Может, они и не хотели быть связанными старомодными правилами, но при этом хотели традиционную семью. Женщины под и за 30, с которыми я разговаривала, казалось, были ошеломлены тем, что феминистские лозунги, с которыми они выросли, необязательно отражали их личные потребности и желания. Похоже, то, что им полагалось хотеть, и то, чего они действительно хотели, друг другу противоречило.