- Слева, на углу у лавки корзинщика, - тихо предупредила Финна, осторожно высовываясь за приоткрытую створку ворот.
Снова свистнуло, чиркнуло по камню - все так же далеко от ворот и от осаживающего коня Каойльна. Над восточными кварталами мерно гудел пожар, изредко взрываясь треском и искрами. Иногда слышался крик - многоголосый. Отчаянный. Кто-то решил перехитрить судьбу и отказался расстаться с нажитым добром - но не перехитрил. Нападавшие убивали всех, кого находили в подвалах и домашних альхибах. Крик быстро сходил на нет.
Каойльн фыркнул и лихо соскочил с лошади. Под ногами чвакнуло. В щели между створами ворот сумеречник и лошадь казались странно живыми и теплыми - за ними, между обезлюдевшими домами, жидко тек настороженный мрак.
- А чего там?
- А дрянь какая-то, чего, - сердито отозвалась сумеречница.
- Это они стреляли?
- Там даже головы не видно, на лужу тухлую похоже - так что вряд ли, - морщась, заметила Амина.
Женщины отошли обратно в глубину привратного зала и сели на первой ступени уходящей вниз лестницы. Финна принялась разминать Амине спину, время от времени проходясь точечными ударами пальцев по позвоночнику и плечам. Амина кривилась и постанывала.
- Там кутруб дожидается, - лениво зевнул свернувшийся у стены Сенах. - Ну, что нового?
- Может, пригласите? - рассердился Каойльн, не решаясь притронуться к воротной створке.
Еще бы он притронулся, аз-Захири еще утром расписал ее сверху донизу Фатихой.
- Мне долго здесь стоять, а вдруг пристрелят? Я к вам в компанию не просился, меня люди сюда отправили!
Лаонец жался, поводя лопатками и то и дело оглядывался на ждущий мрак за спиной.
- Заткнись, Аллеми, - мрачно буркнул Сенах. - Если уж не можешь избавить нас от своего присутствия, избавь хотя бы от беседы, висельник.
- Придержи язык, Сенах, - жестко проговорила из глубины зала Амина.
Тарег вздохнул. Каойльн был тем самым лаонцем, которого доставили в крепость обратно с площади - вместе с Аминой. Рыжий - у него даже имя было такое, Свеча - быстро оклемался, и это радовало. Не радовало то, что рыжий был из клана Аллеми. Аллеми с Гви Дор разделяла вековая вражда. Пока дело ограничивалось вялыми перепалками и взаимными словесными покусываниями.
Кивнув на Каойльна, нерегиль попросил гвардейца на ашшари:
- Пригласи его, пожалуйста.
Тот шагнул, отвел в сторону створку:
- Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, проходи.
Стараясь ни до чего не дотронуться, Каойльн осторожно просочился внутрь. Фыркая и мотая башкой, кобыла вошла следом. Финна и Амина на всякий случай упятились подальше к стеночке. И прижались к камню - никому не хотелось получить копытом. Даже обученные лошади беспокоились в подползающей темноте, прядали ушами и могли с перепугу лягнуть стоявшего сзади.
Каид - молоденький, со степняцкими, как и все здешние гвардейцы, чертами лица - махнул, чтобы лошадь приняли и отвели вниз.
- Спроси его, старик закончил рисовать... это? - настороженно поглядывая на людей, поинтересовался Каойльн.
- Нет, - мрачно отозвался Тарег.
- Плохо, - тихо сказал лаонец. - Потому что они уже идут.
- Хватит трепаться по-своему, - приказал не понимавший по-лаонски каид. - Пусть он рассказывает, а ты, Рами, переводи.
Из темноты - факелов у дверей они старались не жечь - послышалось звяканье панцирных блях и скрип кожи. Ашшариты поднимались с пола и подходили ближе. Амаргин и Аллиль тоже встали.
Сейчас они все странно одинаково выглядели - люди, сумеречники, мужчины, женщины. Кожаные длинные кафтаны с нашитыми блестящими пластинами, ашшаритские - через грудь - перевязи с мечом и джамбией. Копья дожидались своего часа у стены. Вместе с широкими - удобными при осаде - дейлемскими пехотными щитами. Только Финна ни во что не влезла, и ей просто дали чистое, чтоб переодеться. Впрочем, Тарег видел, как ашшариты еще вчера надевали белое под брони. "Ихрам, Святой город - что еще нужно воину, чтобы достойно встретить смерть", улыбаясь, говорили они друг другу. Их можно было понять: ашшаритский рай по рассказам выглядел вполне уютным местом.
Внизу, в трех сводчатых залах с глубокими бассейнами для сбора дождевой воды сидели и дрожали от страха шестьсот с лишним человек. Сверху на воротах стояли три десятка гвардейцев и восемь сумеречников. Финна с Аминой хихикали и говорили, что их нужно считать за половинок, а вместе они вполне сойдут за одного воина. Ну да, и еще пятеро вооруженных невольников Абу аль-Хайра - начальник тайной стражи жил в соседнем квартале, привел сюда семью и остался с домашними в Куба-альхибе. В самом деле, умирать лучше всем вместе, на глазах друг у друга. На тот свет скоро отправится большая толпа народу, а так не придется никого искать и донимать ангелов вопросами: где там дети да жена да отец, знаете ли, он у меня хромает, не отстал ли, на небеса путь долгий...
Остальных лаонцев разобрали по отрядам. Сотня человек во главе с шихной засела в цитадели - туда под завязку набилось народу из окрестных кварталов. Пятьдесят держали водосбор на площади у Гамама-масджид - в громадный альхиб запустили девятьсот с лишним душ.
После долгих споров на военном совете решено было не искать убежища от нечисти в мечетях города. Тарег упирался и стоял на своем: масджид ненадежны - слишком много входов, а печать Али над дверью легко разбить - хотя бы камнем из катапульты. Орали все до хрипоты, но Абу аль-Хайр почему-то поддержал нерегиля. Поэтому решено было укрыть людей в подземных резервуарах для сбора воды. В альхибах вода, припасы, узкий вход - что еще нужно тем, кто желает стоять до последнего?
Так что лаонцы шли нарасхват - особенно после прошлой ночи, когда кутрубы из предместий принялись хозяйничать в самом городе. Кутрубы и всякая мелкая нечисть сумеречников обходили стороной. Еще говорили, что ближе к вечеру заметили пару дэвов. Немаленьких.
Еще лаонцев тянули в разные стороны с важной целью - узнать, пройдет или не пройдет сумеречник в дверь, запечатанную сурой Книги или сигилой Дауда.
Все оказалось до смешного просто, рассказывал, утирая пот и кровь - чужую, правда - Абу аль-Хайр. Он со своими людьми выехал в город рано утром и успел прорваться обратно к Куба-альхибу до заката. Аз-Захири расписал всем спины каллиграфической вязью, поэтому когда на затылок одному из невольников сиганула гула, тварь с визгом ошпарилась и отскочила прочь. Гула - мохнатая, желтоглазая - бежала за ними, поджимая обожженную лапу, чуть ли не до самого входа в водосбор. Невольник не выдержал и рубанул - и зря, кровь у гулы ядовитая, шрамы на лице от брызнувших капель могут остаться на всю жизнь. От ибн Сакиба они узнали последние - на время заката этого дня - новости.
Загибая пальцы, считали мы наших праведников, говорил он, нехорошо скалясь. Сигила Дауда наделена могуществом отпугивать нечисть и ограждать от сумерек лишь если ее начертала рука истинно верующего. Таковых в Святом городе не набралось и десятка. Когда рыжая лаонская голова упиралась в невидимую преграду в проеме арки, люди бросались к тому, кто написал над ней охранный знак и, рыдая, целовали полы одежд. Но чаще всего, злорадно скалясь, сумеречники протыкали невидимый смертному зрению покров, как мыльный пузырь - и с хихиканьем перешагивали пороги и ступени. Тарег так не смог понять, почему Абу аль-Хайр с таким недоумением рассказал про старенького школьного учителя, чья скверная каллиграфия сумела остановить Эоху-Конька в воротах цитадели. Ашшариты долго кивали и изумленно цокали языками, и почему-то молились и просили у Всевышнего прощения - зачем, непонятно. Но и тогда, и сейчас у нерегиля не было времени, чтобы вникать в местные суеверия.