Худая лапка подвинула Маруфа в сторону. Тот отъехал, как занавеска, и на манер занавески, чуть колыхась на ветру, затих.
На притоптанную туфлями землю брякнулась еще одна кость.
- Прыгай, - звякнул сумеречный голос.
Косточка белела на рыхлом песке.
- Че-вооо?!
- Прыгай за костью. Она очень дорогая.
- Че-во?! Да я...
- Прыгай за костью. Она стоит воды для целого квартала - и никчемных жизней твоих спутников. А если ты полаешь над ней собакой, я не убью и тебя.
- Ах ты кафирская...
Про кафирскую морду Маруф не дослушал, ибо тем же чувством трепаной занавески уловил смертоносное колыхание воздуха. И рыбкой нырнул под ограду.
...Конь с волочащимся в стремени, еще орущим телом грузно прогрохотал мимо. Марваз быстро прихлопнул ладонью к стене обоих сумеречников - слух его не подвел, через мгновение в переулок, колыхая меховым горбом, ворвался верблюд.
Каид, оба сумеречника и носильщики-ханьцы распластались вдоль саманной стены. Ханьцы тоненько поскуливали, но не выпускали из рук концы поручней, к которым крепились ремни носилок - хотя деревянный ящик с зеркалом крепко стоял на земле. Хорошо, что предусмотрительные косоглазые напихали в него сушеной травы и прочей бумаги. А он, Марваз, еще думал: чего этой железяке сделается... а вот же ж, чуть конем не прокатило вниз по улице!
Если слух не обманывал каида - хотя с чего бы? - месиво, из которого вылетали кони под пустым седлом, орущие перекошенные люди и пуганые верблюды, крутилось аккурат перед воротами их дома. Вопли неслись с площаденки перед Старым кладбищем.
Верблюд, пыхтя, топоча и постепенно замедляясь, надвигался на них, занимая бочинами весь переулок. Марваз втянул в себя воздух и привстал на цыпочки - еще ноги отдавит. Рыже-серый длинный мех болтался под изгибом шеи, с вислых губ капала слюна.
Каида мазнуло через всю грудь, и даже на лице осталось что-то влажное. Верблюд, раскачиваясь, утопал вниз, а один из ханьцев вдруг перегнулся пополам в приступе рвоты. Сумеречники одинаково чирикнули и присвистнули.
Марваз понял, почему седло на верблюде так странно выглядит: в нем еще сидела часть... тела. Непонятно, как держатся эти ноги, заметил про себя каид, и половина трупа, словно дождавшись его мыслей, сползла и влажно шлепнулась о стену дома и в пыль. Верблюд, похоже, ничего не заметил и продолжил вышагивать дальше.
Ханьца бурно тошнило. Марваз вытер со щеки темную вязкую кровь.
Дикие крики медленно гасли. Но кто-то продолжал орать - как заведенный, на одной ноте.
Осторожно переступая ногами, прижимаясь спиной к стене, каид почти съехал вниз по улице. Глубоко вздохнул и выглянул на остывающую площадь из-за съехавшего угла ограды - ветвистый карагач продавил мягкую толстую глину. Будет за что ухватиться, если придется прыгать вверх - корявые серые ветви торчали почти на высоте его подбородка.
Выглянув на площадь, Марваз понял, что карагач ни при чем - ограда съехала, потому что в нее всей тушей впечатался верблюд. Животное лежало, странно подогнув ноги и присыпанное землей, в какой-то странной борозде - словно его сдуло и протащило, а потом со всей дури шмякнуло в стену.
По виду площади казалось, что на ней раскрутился начиненный лезвиями смерч. Все и всех разбросало, но не всех целиком.
Через влажный песок полз кто-то в размотавшемся тюрбане, на диво быстро перебирая руками и ногами. За спасающимся бегством дурнем - далеко ли убежишь на четвереньках? - медленно и расслабленно шел нерегиль. Меч он держал тоже расслабленно - почти небрежно. Сыто так держал меч.
Вопль оборвался. В тишине нерегиль явственно фыркнул. И дал ползущему легкого пинка в зад. Тот обреченно замер, приподняв лопатки и опутив лицо к земле.
- Я же говорил - хорошая была кость. Надо было лаять... - нерегиль сокрушенно вздохнул.
И невесомо отмахнул мечом. Тело распалось на две половинки - странно, на две разные стороны, с запозданием на тягучий миг. Нерегиль уже отворачивался, а труп только начинал разваливаться. Внутренности крапчатым пирогом шлепнулись вниз.
За идущей мурашками спиной Марваза снова присвистнули. И хихикнули. Марваз решил, что это точно шайтан.
Но обернулся. Там стоял все тот же сумеречник из зеркала - и скалил мелкие зубки. Вдруг в его руке свистнуло и сверкнуло что-то похожее на железную змею. Приподнявшийся с джамбией человек упал на спину с перебитым горлом. Смертоносная змейка, свиристя лезвием на конце, послушно намоталась сумеречнику на запястье.
- Кто это такие, Марваз?
Каид понял, что нерегиль стоит прямо перед ним. Почти не закапанный, кстати - отсутствующе отметил про себя каид, - как хороший повар. Отец учил Марваза: хорошего повара узнают по рукавам, они всегда чистые...
- Марваз?.. Я спрашиваю, кто это.
...а вот на фартуке может быть все, что угодно.
У нерегиля на белом животе темнел веерок мелких капель. Худенькая лапка лениво тащила за собой перевязь с видавшим виды мечом.
- Мы служители богини милосердия, о господин, - мурлыкнул на ашшари выходец из ханьского зеркала.
Оба сумеречника вскинули сомкнутые ладошки и завалились на землю в поклоне, потешно перекидываясь на один бок.
На разодранное горло человека, по которому полоснула железная змея в руке сумеречника, не хотелось смотреть.
- Милосердия, говоришь? - издевательски ухмыльнулся Тарик.
- Иногда милосерднее избавить мир от одной души, чтобы спасти от смерти многих, - задрав от земли морду, ласково улыбнулся лысенький самийа.
- Благостное у вас богословие, - еще сильнее оскалился нерегиль.
И перевел взгляд спокойных светлых глаз на Марваза:
- Зеркало?..
Деревянный ящик лежал в устье улицы в путанице ремней и сиротливо торчащих деревянных коромысел. Видать, носильщики улепетнули, едва ознакомившись с панорамой.
- Вот, - мужественно показал на ящик Марваз.
И снова посмотрел на веерок темных капель на белой ткани.
Случившееся на площади в Нахле Марваз запомнил - навсегда. Тарик сдерживает пляшущего сиглави и поднимает узкую, бледную ладонь. В Нахле нерегиль передумал. А здесь, видимо, нет.
- Спрашивай, каид, - милостиво кивнул ему нерегиль.
И Марваз спросил:
- За... что?
Сумеречник вздохнул. Но ответил:
- Видишь ли, Марваз. Я ненавижу бедуинов. Они продажны, трусливы и бесчестны. Но когда я попал в стойбище, я был должен за воду. Потом я был должен за лошадь. А вот этим бедуинам я ничего не был должен. Ну вот и высказал все, что накопилось на душе. Так что запомни, Марваз: не держи в себе раздражение и гнев. Это глубокая, мудрая мысль.
И, уже разворачиваясь, спохватился и добавил:
- Да, Марваз. Там под забором у ворот лежит староста. Извинись перед ним и дай ему денежку - за труды. Я тут сильно намусорил, право дело...
- ...Человеческая глупость неизлечима, - строго заметил черный кот, точнее, джинн в облике черного кота.
Все участники чаепития горестно покивали головами - в том числе и глава ятрибского отделения барида Абу аль-Хайр ибн Сакиб.
За последнее время Абу аль-Хайр узнал много такого, что, расскажи ему кто все это с месяца три назад, начальник ятрибской тайной стражи рассмеялся бы такому человеку в лицо.
Вот взять, к примеру, нынешний вечер. Скажи кто Абу-ль-Хайру три месяца назад, что он будет сидеть на террасе и тянуть чай из пиалы в компании нерегиля халифа Аммара, джинна-перевертыша и почтенного Абд-ар-Рафи ибн Салаха, уважаемого муллы Куба-масджид, - он бы назвал такого человека лжецом и сыном лжеца, рожденного, к тому же, вне брака!