Выбрать главу

Евгений Рейн

Мне скучно без Довлатова

ПРЕСТУПНИК НОМЕР ОДИН

Я когда-то очень любил кино. А потом это прошло. Я даже учился на Высших курсах киносценаристов. А во времена московских международных кинофестивалей работал в журнальчике «Спутник фестиваля».

На этих самых сценарных курсах нам показывали несчетное количество кинолент. Брали их из киноархива в Белых Столбах, который был богатейшим в мире. И столько мелькало передо мною лиц и кадров, что, казалось бы, запомнить ничего нельзя. Но есть подсознание, которое нас иногда и выручает.

Во время московского кинофестиваля на последнем этаже гостиницы «Москва» открывался пресс-бар, который работал всю ночь напролет. И там был джин, баночное пиво, страшно дорогое настоящее французское шампанское, «Мальборо» и все прочее, чего не было нигде. И еще туда ходили кинозвезды. И поэтому вся светская Москва ломилась в этот пресс-бар. И попасть туда было очень трудно. Но я, как работник фестивальной прессы, имел пропуск. Было это все в начале семидесятых годов.

Бар открывался, кажется, ровно в полночь. И я однажды опоздал к открытию на час и еле-еле нашел себе место. За столиком сидел очень подтянутый господин в темном костюме и галстуке, мало походивший на звезду экрана. Он был больше похож на юриста или делового человека. Но все-таки он был из мира кино, а там и юрист и бизнесмен совсем особые — этот невероятный мир накладывает и на них свой отпечаток.

И тут в зале случилась суета. Все бросились к соседнему с нашим столику. Образовалась толпа, засверкали блицы, за этот столик села какая-то знаменитость, но я не понял, кто именно. И на кое-каком английском языке я спросил у соседа, что произошло. «Трентиньян», — кратко ответил мой сосед. И я понял, что сосед ему мучительно завидует. Как? Почему? Этого я еще не знал.

Я выпил стаканчик джина с тоником, и вдруг из моего подсознания выплыл французский фильм «Преступник номер один», виденный мной когда-то на курсах. В этом фильме роль преступника играл знаменитый комик Фернандель, а роль начальника тюрьмы — мой сосед по столику. Фильм бы очень неудачный. И, видимо, мой сосед не сделал актерской карьеры, но яд кинематографа проник в эту душу, и вот теперь он явно ревновал кинозвезд к их шумному успеху.

— А я вас знаю, — сказал я ему, — я вас помню по фильму «Преступник номер один», где вы играли с Фернанделем. Вы тоже кинозвезда.

Боже мой, что стало с моим соседом!

— Откуда вы знаете? Это невероятно! — закричал он. — Где вы видели этот фильм? Ведь это было так давно. Фильм даже не вышел в прокат.

И я рассказал ему про архив и курсы. И мой рассказ как-то пролил елей на раны моего соседа. Он объяснил, как добивался этой роли, как пытался соответствовать Фернанделю, как ждал премьеры фильма, но у ленты была неудачная судьба. Она так и не вышла в прокат. И больше не было шансов сделать актерскую карьеру, и тогда он стал заниматься кинопрокатом. Он решил стать кем угодно, но только бы работать в области кино. Он объехал весь мир, и никто никогда не вспомнил про фильм, где он сыграл свою первую и последнюю роль. И с кем? С самим Фернанделем! И вот в Москве… И мой сосед даже прослезился. И видно было, что он простил Трентиньяну его успех.

И вдруг, дойдя до высшей степени душевного взлета, он заказал бутылку знаменитого шампанского «Мумм».

СОРОК ЧЕТЫРЕ

Памяти Михаила Алексеевича Кузмина

I

Много ты просил у Бога, или так… чего-нибудь? Хорошо бы для итога в эту дверцу заглянуть. Там темно, там свежий сумрак, там неприбранный простор, там датчанин или турок произносит «nevermore».
Все, что было, — это было и пропало невзначай, расскажу тебе, пожалуй, коль пожалуешь на чай. Только не гляди угрюмо, ты и сам-то бел, как мел. Мы глядим туда отсюда, а на нас глядят в прицел. Кипяток шумит бурливо, ты меня не огорчай. Все что было — это было и пропало невзначай.

II

Бывало, приедешь рано, пока еще спит столица бывшая, и с вокзала зачем-то мимо пройдешь, присядешь в квадратном скверике, где Пушкин стоит лилипутом, где можно сказать Лилипушкин (а впрочем, сие не про нас). Покуришь, подхватишь баульчик и тронешься в путь-дорогу, оглядываясь почему-то на восьмиэтажный дом. А там и была квартира, квартира 44, в которой когда-то водились ученые чижи. Они собирались густо по праздникам и по будням, они заводили хором насмешливую дребедень. Их угощали чаем, они угощались пивом и все, что здесь было, — было… было раз навсегда. Какая большая гостиная, она же большая столовая, она же приемная зала для сорока четырех. Кто был там — не перечислить, не стоит, там все бывали. Но стали меня тревожить те, что бледней других. Вот эти четверо кряду, они и уселись рядом, и что-то вроде им зябко, и чай в их чашках простыл. Чего они смотрят в окна на крыши Санкт-Петербурга, откуда ползет новогоднее солнце, как мандарин? Хотите горячего чая? Хотите горячего пунша?