– Прости меня, мамочка! – сказала она. – Я не знала правды, но я все равно виновата перед тобой… Дело ведь вовсе не в том, что я считала себя живой, а тебя – пучком электронов. Просто я всегда относилась к тебе так, будто не ты меня создала, а я – тебя… А теперь поняла: неважно, кто мы – люди или их копии. Главное – чтобы мы жили друг для друга, а не использовали других в своих шкурных целях…
– Извините, Гордон Борисович, – в наступившей тишине сказал Болсунов, – но нам пора…
Оля отвернулась к окну, за которым сгущались зимние сумерки и вкусно хрустел снег под ногами прохожих.
– Я готова, – сообщила она. – Вырубайте питание, Гордон Борисович!
– Нет! – послышался вдруг чей-то слабый, едва слышный голос.
"Неотложники" вздрогнули и впились взглядами в женщину, лежавшую на полу.
Глаза у нее уже были открыты, а лицо постепенно наливалось румянцем.
– Не смейте убивать мою Оленьку! – сказала она стремительно набирающим силу голосом. – Я все равно люблю ее! Такую, как есть!.. И мы с ней не сможем жить друг без друга!..
Оля первой догадалась, что произошло.
– Спасибо, Гордон Борисович, – сказала она.
А потом ее обняли теплые руки матери.