И стала теребить ему пальцами известное место. Михаил возбудился от её ласки и потащил её в постель. Между занятиями любовью они пили шампанское и лопали угощения, приготовленные Ларисой.
— Какой ты мужчина! — восхищалась она. — Разве тебя сравнить с моим бывшим муженьком, это же рохля, живой труп… Единственное достоинство — двухкомнатная квартира, которой он поделился со мной. А то бы так и жила с этими Костиными, вот уж тоска-то, врагу не пожелаешь… Такие правильные, такие мудрые, смотреть противно…
— А что, от Кондратьева-то небось тоже возбудилась? — ревниво спросил Михаил. — Когда очаровывала его? То-то ты так радуешься тому, что его посадили…
— Да что ты? — скривилась Лариса. — С тобой не сравнишь… Седой, занудный… Правильный тоже очень. Подходили они с моей сестричкой друг другу, слов нет, только не заслужили они счастья. И не будет его у них никогда…
— Это точно, — помрачнел от какой-то внезапно возникшей мысли Михаил и закурил сигарету.
За окном начинало темнеть. Был мрачный, ветреный ноябрь. И Михаилу от чего-то неведомого, непонятного, висевшего в воздухе, стало очень страшно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
САМОЕ СЛАДКОЕ — ЭТО МЕСТЬ
Глава 1
— Не знаю, Виталий Владимирович, — нахмурился Михаил Лычкин. — Мне кажется, вы просто не выполняете данного мне слова. В нашем с вами договоре ясно сказано, что вы мне сдаёте дом к десятому июля 1995 года. Сегодня двадцать четвёртое, и как вы полагаете — можем мы въезжать в этот дом или нет? Ну честно скажите — можно в нем жить немедленно, сегодня?
Бригадир строителей Виталий Трошкин отвёл глаза в сторону и стал топтаться на месте.
— Так как же, Виталий Владимирович? — буравил его глазами Михаил. — Ответьте мне на простой вопрос, можно жить в этом доме? Можем мы завтра ввезти сюда мебель и жить?
— Нет, конечно, Михаил Гаврилович, — откаш-лявшись, пробормотал Трошкин. — Жить пока никак нельзя…
— И из этого следует что?
— Из этого следует то, что надо ускорить темпы внутренней отделки, Михаил Гаврилович, — попытался улыбнуться Трошкин.
— Из этого следует то, что вы мне должны компенсировать невыполнение заказа в срок. Вот что из этого следует, дорогой мой Виталий Владимирович. То есть я вам заплачу меньше той суммы, о которой мы договаривались.
— Но вы же были за границей, в Париже, и мы никак не думали, что вы приедете так рано, — пытался возражать Трошкин.
— Да это моё дело, где мне быть, в Париже или в Анадыре. А ваше дело — сдать мне дом под ключ к десятому июля сего года, — стал раздражаться Лычкин. — То есть вы опоздали уже на две недели. А ещё работы невпроворот…
— Михаил Гаврилович, пойдите навстречу, учтите трудности, о которых я вам говорил. Меня самого так подвели с материалами. Вы же хотите, чтобы ваша вилла была из самых изысканных материалов, которые порой ещё трудно найти в России. Мы заказали черепицу в Германии — и вот она, на вашей крыше! — гордо произнёс Трошкин. — Наилучшие сорта вагонки для отделки сауны тоже здесь, и подвесные потолки, и кафель для бассейна — все уже здесь. Все заказано в лучших, как говорится, домах, и дайте нам ещё месяц времени. Первого сентября вы будете праздновать новоселье, я вам клянусь, Михаил Гаврилович!
— Первого сентября — день знаний, если бы это было лет этак пятнадцать назад, яичко было бы как раз к Христову дню. А теперь что для меня это первое сентября? — усмехнулся Лычкин.
— Но раньше мы не успеем, — вздохнул бригадир. — Хоть работать будем практически круглосуточно.
— Двадцать третьего августа у меня день рождения, — осенило Лычкина. — Сделайте подарок, Виталий Владимирович, и я вам заплачу, как договаривались, несмотря на просрочку.
Трошкин призадумался, но тут за забором послышался шум двигателей каких-то машин. Затем постучали в ворота.
— Мишель! — раздался знакомый скрипучий голос Гнедого. — Открывай ворота, смерть твоя пришла!
Шутка была поддержана лошадиным хохотом телохранителей. Лычкин опрометью бросился открывать ворота.
— Напужался? — улыбался Гнедой, одетый в шёлковые бордовые брюки и лёгкую тенниску того же цвета. Наглые его глаза теперь были защищены красивыми каплевидными очками в золотой оправе. — Пошутил, пошутил насчёт смерти, рано тебе ещё, это мать пришла, молочка принесла… Заходите, братаны! — пригласил он четырех подручных.
— Проходите, Евгений Петрович, проходите, ребята, — приглашал, угодливо улыбаясь, Лычкин.
— Пройдём, пройдём, будь спокоен, Мишель, — продолжал улыбаться Гнедой и вдруг, как он умел это делать, внезапно стёр улыбочку с лица и нахмурился, взглянув на оторопевшего от таких опасных визитёров бригадира Трошкина. — Что тут происходит?
— Да вот… — развёл руками Михаил.
— Что вот? Где твоё новоселье? Ты в дом собираешься приглашать или нет? Где Лариса твоя? Ты чем нас собираешься потчевать? Тут, извини за грубость, какой-то прямо-таки хаос…
— Вот… не получилось в срок, — виновато произнёс Михаил, косясь на Трошкина.
— Не получилось в срок?! — вытаращил глаза Гнедой. — Сорок седьмой год на свете живу и первый раз в жизни такое слышу, чтобы деловые люди что-то не выполняли в срок… Нет, вру, были, помнится, прецеденты, да и то в проклятое время коммунистического ига, но все жулики уже того… самого… — Он щёлкнул пальцами и показал непонятно куда, то ли в небо, то ли в землю. — Кто не выполнил? Ты? — Он вытянул свой холёный указательный палец в сторону Трошкина, да так резко, что ткнул его в лоб. — Договор есть?
— Есть, — ответил Михаил.
— И он не выполнил в срок? — продолжал таращиться Гнедой. Он подмигнул братанам, и те окружили Трошкина плотным кольцом. Оловянными глазами смотрели поверх лысой головы Трошкина.
— М-м-мы… только что договорились с Михаилом Гавриловичем, что дом будет полностью сдан к двадцать третьему августа, — лепетал одуревший от страха Трошкин.
— Что значит, только что договорились? Не выполнили договор в срок и снова договорились… А потом ещё договоритесь, и он так и не дождётся вожделенного скромного садового домика, о котором мечтал с младенчества. Михаил Гаврилович молод и наивен, но я, его старший товарищ, этого не потерплю! Не потерплю!!! — пародировал он известного политического деятеля, да так похоже, что все, кроме Трошкина, расхохотались. — Да что вы, едрена мать, стоите, как истуканы?! — прикрикнул он на братанов. — Бейте его, язвите его, в гробину его мать! Покажите ему, гаду земному, где раки зимуют… — замахал он кулаками и затопал на месте ногами в изящных летних ботиночках из крокодиловой кожи.
Трошкин тут же получил несколько ощутимых, но не слишком сильных ударов по почкам и печени. На шум из дома выскочили трое дюжих работяг, но, увидев эту странную грозную компанию, притормозили и стояли в отдалении, недоумевая, что им дальше делать, выручать ли из беды бригадира или беречь собственные шкуры.
— Ну, что же вы, пролетарии, приостановили свой чеканный шаг? — криво усмехнулся Гнедой и вытащил из кармана брюк воронёный «вальтер». — Смело, товарищи, в ногу! Что вам терять, кроме своих цепей? Золотых, я имею в виду… Знаю я, как вы дерёте с бедных клиентов… Объегорили моего младшего товарища, обули его, а теперь хотите устроить тут потасовку, избить культурных людей, его друзей, пришедших к нему на помощь? Не выйдет, мы вам этого не позволим… Я подам на вас в Конституционный суд… А для начала я вашему бугру сейчас шмазь сотворю, не побрезгую…
Он сунул пистолет обратно в карман и пошёл с растопыренными пальцами на обалдевшего от страха, пятившегося назад Трошкина.
Кто знает, чем бы закончилась эта фарсовая сцена, если бы за воротами не послышался шум двигателя машины и через пару минут на территорию не вошла бы в шикарном белом летнем платье белокурая Лариса. Гнедой тут же позабыл и про Трошкина, и про обещанную ему шмазь.
— Цветёшь, красавица Лариса, — разулыбался он и пошёл навстречу ей с распростёртыми объятиями. Подошёл, крепко обнял и присосался к её накрашенным губам.