Есть там памятник Янушу Корчаку с детьми. Тесно прижавшись друг к другу, стоят дети, окружив своего воспитателя. Это еврейские дети из Дома сирот в Варшавском гетто, удушенные 6 августа 1942 года в лагере смерти Треблинка.
Януш Корчак (Эрш Хенрик Гольдшмит) был выдающимся педагогом, писателем, врачом. Он оставил множество трудов, посвященных воспитанию детей. И до последнего дня существования Дома сирот он учил детей сохранять достоинство и быть хорошими людьми.
Дом сирот (200 детей с воспитателями) появился на вокзале, шагая организованным строем, в парадной одежде.
На перроне эсэсовец, узнавший знаменитого врача Корчака, сказал: «Доктор, вы можете остаться».
Корчак последовал в лагерь с детьми и с ними принял смерть.
…Могилы в Иерусалиме принято укрывать камешками. Пространство вокруг памятника Корчаку и детям было усыпано белыми камнями. Я взяла несколько белых камешков, привезла их в Москву, отправилась на Востряковское кладбище и положила у памятника трем сестрам, моим незабвенным Стелле, Анечке и Танюсе, Тайбеле, как попросила я написать на камне. Они сделали меня человеком. Им я обязана жизнью.
Главное — упорные тренировки
Мне четыре года.
Я уже давным-давно живу в Москве с тетей. Хожу в детский сад. Читаю книжки. Думаю о взрослой жизни.
Дело в том, что у всех взрослых один вопрос к ребенку:
— Ну, и кем же ты будешь, когда вырастешь?
В моем случае начинается чуть-чуть иначе. Из-за кудрей. Кудри редкость. И я их не люблю. Их расчесывать трудно после того, как голову вымоют. И кудри — это некрасиво, неаккуратно, не как у всех. Так мне не раз Лидия Ивановна говорит. Воспитательница. Другие не ругаются. А эта — очень строгая. Любит, чтобы все было правильно. А у меня неправильно. Вот она и страдает со мной…
Когда чужие видят меня на улице, они сразу, будто сговорившись, начинают свою песню:
— Ой, какое чудо! Ой, какая кудрявенькая!
Издеваются надо мной, ясное дело.
Тетя очень пугается, когда начинаются эти восклицания по поводу кудрей. Она тихо, как бы про себя, но мне-то слышно, говорит:
— Соль вам в глаза…
Я у нее спрашиваю:
— Танюсенька, зачем им соль в глаза?
Она туманно отвечает:
— Очень много злых глаз…
Ну, понятно… Людям не нравятся мои кудри. Я их злю. А Танюсенька переживает за меня. Ей жалко, что я такая уродилась на белый свет… Она меня любит и бережет.
Зря она боится! Совершенно напрасно!
Потому что я-то знаю, кем буду, когда вырасту. Это моя тайна. Никому не говорю, даже ей.
На глупые вопросы взрослых отвечаю каждый раз по-разному. Первое, что попадется. Например, милиционером (вон он прошел в сапогах, с палкой полосатой — будет командовать движением машин). Еще можно сказать, что газировку буду продавать, как та толстая румяная тетя в белом фартуке… Еще — воспитательницей…
Это все пустое. Полная чушь. Чтобы отстали и можно было бы думать о своем. Думать и тренироваться.
Потому что я буду не милиционером или воспитательницей, Боже упаси!
Я буду героем войны!
Их очень много вокруг, героев. Вот идет человек с палочкой и в черных круглых очках. Ему все дорогу дают. Потому что он слепой! Он на фронте потерял зрение. Он — герой!
Есть люди без одной руки. Тогда пустой рукав пиджака засунут в карман. Это тоже герои. Они на фронте потеряли свои руки. Но живут, не плачут. Работают. Ни на что не жалуются. Они — герои.
И те инвалиды, которых в Москве мало, но, пока жила с мамой и папой, видела каждый день. Те, которые совсем без ног. На маленьких тележках. Они двигаются, отталкиваясь от земли руками… Бедненькие. Это все тоже война… Война повсюду…
Она была давно. Кончилась, когда меня на свете не было. Но она — вот… Рядом. И все время говорят о новой войне. Что и как будет, когда она начнется.
Не если начнется… Тут было бы предположение… А когда! Значит — точно начнется, вопрос лишь во времени.
Мои тетечки к войнам привыкли. Войны им очень не нравятся, но от них не зависит… Так они мне говорят… Ну, они уже старенькие… А я полна сил, молода… Начнется война — буду их защищать. А кому еще?
Картина такая. Кудри состригаю напрочь. Наконец-то! Делаюсь настоящий солдат-герой. Никто не будет своими злыми глазами на меня смотреть и сюсюкать: «Ой ты какая кудряшечка!»
И Лидия Ивановна одобрит и наконец-то полюбит меня. Поймет, что я тоже за дисциплину и за порядок.
В общем, пойду на фронт. Каждый день стану совершать подвиги, бросаться в самое пекло, защищать собой товарищей по оружию. А каждый вечер, после боя, будем петь песни. У костра. Я больше всего люблю «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!».