Затем Андрей Иванович предался службе, и все чувства, до любовных включительно, сосредоточились у него в невероятной скупости. О любовных делах он мог судить, только раскидывая, как говорится, умом, и вот по-умственному у него выходило, что Анна Леопольдовна непременно должна из ревности вознегодовать на Линара.
Остерман послал соглядатая к дому графа, и тот донес ему, что действительно у Линара часто бывает молодая женщина, которая к нему приезжает, не стесняясь, в карете.
Тут вышла как будто ошибка в расчетах, сделанных Митькой. Он, желая «поднять застывшее болото», пустил «жупела» о настоящей любви графа Линара — оказалось же, что обстоятельный немец Остерман обратился к фактам и наткнулся на Селину де Пюжи. Это было не совсем то, но в сущности привело к тем же результатам.
Остерман при своем докладе сумел очень ловко и осторожно ввернуть словцо о том, что в дом, занимаемый графом Линаром, часто приезжает в карете молодая женщина и что это может дать повод к подозрениям, что уж не сам ли это саксонский посланник занимается амурными делами, а для посланника такие дела весьма опасны.
Анна Леопольдовна настолько владела собой, что при словах Остермана и бровью не повела. Но когда после этого по обыкновению к ней явился Линар через калитку, соединявшую третий сад со двором дома, где жил граф Линар, правительница встретила его в аллее одного и, сделав несколько быстрых шагов ему навстречу, проговорила:
— Я хочу знать правду, как бы она ни была ужасна; я требую, чтобы ты мне все сказал!
— Что такое? В чем дело? — удивленно спросил Линар.
— Скажи, Карльхен, любишь ли ты какую-нибудь другую?
Линар невольно смутился. Ответить прямо «нет» он не захотел, потому что это была неправда. В отношении Анны Леопольдовны он, конечно, не особенно боялся произнести неправду, так как вся его «история» с ней была деланна, искусственна. Но сказать, что он любит, ему казалось святотатством пред той, которая была во Флоренции.
Анна Леопольдовна подозрительно взглянула на него и, схватив его за руку, спросила снова:
— Так это правда?
— Что — это правда? Кто и что сказал вам? Почему этот вопрос? — невольно построжав, сердито спросил Линар. — В чем дело?
— В том, что к вам каждый день в дом ездит в карете неизвестная женщина!
У графа отлегло от сердца. Все это было далеко от его Флоренции, и потому тут он был полным хозяином и над собой, и над обстоятельствами.
— Ах это-то! — рассмеялся он. — Ну да! Ко мне ездит француженка!
— Француженка? — перебила принцесса.
— Селина до Пюжи.
— Какое неприятное имя!
— Самое обыкновенное для француженки.
— Но кто же она такая?
— Она — куртизанка… метреска…
Анна Леопольдовна отстранилась от него.
— Куртизанка? Метреска? И вы мне это так прямо говорите?
— Да, говорю, потому что в этом нет ничего предосудительного.
— Но я не хочу, чтобы любимый мною человек принимал у себя француженок-куртизанок!
— Даже когда это делается для вашей же пользы?
— Для моей пользы? — воскликнула Анна Леопольдовна. — Но это чудовищно! Вы надо мной издеваетесь, граф!
— Нет, только оберегаю вас. Скажите, принцесса, неужели вы думаете, что если бы я хотел обманывать вас, то для этого не нашел бы средств, чтобы от вас скрыть свои свидания с француженкой? Но она бывает у меня настолько открыто, что даже досужие соглядатаи заметили это и донесли вам! Дело в том, что в этом-то и состоит мой расчет, чтобы как можно больше народа видело, как ко мне приезжает француженка, и говорило об этом! Пусть лучше говорят о моей связи с Селиной де Пюжи, чем компрометируют моим именем ваше императорское высочество!
Остерман, донося на Линара, не рассчитал только одного — доверчивости любящей женщины, всегда готовой поверить всяким словам любимого человека, успокаивающим ее.
Но зато Митька Жемчугов не ошибся. Наступившее во дворце затишье было прервано, несмотря на то что Анна Леопольдовна поверила спокойному объяснению Линара и вернулась с ним во дворец из сада под руку, мирно и дружественно беседуя.
На террасе их встретила Юлиана Менгден рассказом о том, что принц Антон опять явился во дворец и его опять не пустили. Однако, смеясь и рассказывая, она не могла не заметить у правительницы слегка сдвинутых бровей, что служило у той знаком серьезного усилия мысли. Несмотря на то что Анна Леопольдовна старалась казаться очень веселой и развязной, слишком хорошо знавшая ее Юлиана видела, что правительница чем-то сильно озабочена.