— Подожди. Ты говоришь, что у этой женщины все в порядке… — остановила ее Лиза. — Но у нее на руках по шесть пальцев…
— На руках? — переспросила Мадлен. — Шесть пальцев? А ты в этом уверена?
— Абсолютно… Можешь сама, если хочешь, убедиться…
— Не, я к больной не пойду, — покачала головой Мадлен, — поверю тебе на слово.
— Так что, получается, нас всех везут в бордель?.. — вновь спросила Лиза.
— В бордель или в гарем к какому-нибудь арабскому шейху или негритянскому царю. У них там денег куры не клюют, вот они с жиру и бесятся…
— Да, перспективы далеко не радужные…
— И поверь мне, бордель — это еще не самое страшное, что нас может ожидать…
— Для меня, — вздохнула Лиза, — страшнее борделя быть ничего не может…
— Ну почему? — скривилась Мадлен. — А что, если нас в кунсткамеру везут или в анатомичку… Это что, лучше? В борделе ты хоть шевелиться будешь, живая, и мужиков шевелиться заставишь. А в кунсткамере выставят на всеобщее обозрение и все, или вообще прирежут и заспиртуют…
— По мне так лучше пусть прирежут, чем в борделе с потными, вонючими мужиками… — покачала головой Лиза.
— Ну, во-первых, не все мужики потные и вонючие… Некоторые на встречу с женщиной дезодорантятся больше, чем на работу. Ну, а во-вторых, — и Мадлен подмигнула, — ты же еще не пробовала. Может, тебе понравится…
И тут опять застонала женщина:
— Пить… Пить…
Лиза тут же встала и направилась к ней.
А Мадлен скривилась:
— Смотри, мать, будешь к этой шастать, я от тебя отгорожусь. Вообще общаться с тобою не буду…
— Как знаешь, — пожала плечами Лиза. — Я не могу человека вот так бросить… А если бы на ее месте ты оказалась или твоя сестра, мать…
— Нет у меня ни сестры, ни матери, — резко сказала Мадлен и отвернулась.
А Лиза взяла еще одну бутылку воды и, открутив пробку, направилась к женщине.
И тут сверху раздались переборы гитары и надтреснутые, похоже, пьяные мужские голоса затянули:
Мадлен тут же закричала:
— Эй, вы там, наверху! Отзовитесь! Тут человек умирает!
Но наверху, наверное, не услышали. Песня, которую Лиза слышала в поезде в исполнении своих попутчиков-студентов и Милы, продолжалась:
Мадлен, осознав, что ее не слышат или игнорируют, подошла к ящику с минералкой и, схватив бутылку, швырнула ее вверх. Правда, неудачно. Бутылка не долетела до лаза, упала на пол и, наколовшись на торчавший в доске гвоздь, лопнула.
Пение наверху продолжалось:
— И я так больше не могу! — крикнула Мадлен и, прицелившись, запустила еще одну бутылку.
В этот раз бутылка попала в крышку лаза и стукнулась так, что крышка даже чуть подскочила.
Пение утихло, послышался отборный мат, потом лаз открылся и в просвете показалось красное не то от солнца, не то от выпивки мужское лицо:
— Вы че там, ошалели?! — крикнул мужчина.
— Ты, краснорожий! Заткнись! Я ща круче тебя матом загну! — крикнула Мадлен. — Ты спуститься можешь? Разговор есть.
— Некогда нам с вами разговаривать. Говорите, что вам надо, — сказал краснорожий, разглядывая трюм.
— Эй, Витек, ты рожу свою туда не суй. А то еще покалечат! — послышался другой, хрипловатый и надтреснутый мужской голос.