Они с Лизой познакомились на танцах в парке. Мальцев тогда сразу же после первомайского парада уехал домой, в деревню, сажать картошку, а он, Градов, весь день гулял по праздничному Киеву. И уже перед самым салютом заметил сидящую на лавочке возле танцплощадки темноволосую девушку в нежнорозовом платье. Девушка, время от времени поглядывая на часы, как будто кого-то ждала. И он, в красивой, как ему все говорили, очень эффектно сидящей на нем праздничной форме, не удержался и несколько раз прошел возле лавочки, а потом и присел рядом с темноглазой смуглянкой, которая, похоже, так никого и не дождалась.
— Вы не хотели бы пойти со мной на салют? — спросил он с ходу.
А она лишь улыбнулась и, вздохнув, кивнула.
В тот праздничный вечер они еще долго бродили по городу, а когда Градов, проводив Лизу до ее подъезда, попытался незамеченным проскользнуть в общежитие, его, как говорится, застукали. И не миновать бы ему наказания, но назавтра Градова вызвали к начальству и, поскольку он был москвичом и отлично знал столицу тогда еще не только России, а всего Советского Союза, отправили туда в командировку. Задание было секретным, Градов никак не мог дать о себе знать не только Лизе, но даже своим родным, которые и не предполагали, что их сын находится в Москве.
А когда через пару недель Градов вернулся в Киев и с букетом белых роз заявился к Лизе, ему открыл двери не кто иной, как Мальцев.
Оказалось, что Лиза, когда он назавтра не позвонил, разволновалась и сама отправилась на его поиски в училище. А поскольку Мальцев ничего вразумительного сказать ей не смог, Лиза восприняла это, как желание укрыть друга, который просто не хочет с ней встречаться. Мальцев, желая утешить и развеселить девушку, назначил ей свидание, а затем и сам того не заметил, как влюбился в Лизу. А та, которой уже не раз приходилось обманываться в чувствах эффектных молодых людей, в конце концов ответила на ухаживания невысокого, тихого, слегка угловатого деревенского парня, пусть и скромного, и не такого обходительного, как москвич Градов, зато неизбалованного женским вниманием, а значит, надежного. Была весна, и события развивались стремительно.
Явление Градова с белыми розами произошло, когда Лиза и Мальцев уже готовились к свадьбе. И с тех пор прошло более двадцати лет.
Докурив, Градов пошел в зал, разложил диван, достал из шкафа свежее постельное белье и хотел было сам постелить постель, но передумал и, положив пододеяльник, простыню и наволочки на край дивана, вернулся на кухню.
Теперь Градов мог сам себе в этом признаться: Лиза была для него не просто первой, но, возможно, единственной настоящей любовью. Он помнил взгляд ее карих, чуть раскосых глаз, легкий разлет бровей, нежную улыбку, запах ее темных густых волос… Мальцев тоже, кстати, был темноволос и темноглаз. Поэтому Градову очень странным показалось видеть их дочь с ярко-светлыми, пусть и подкрашенными курчавыми волосами, голубыми до водянистости глазами и бледной, почти прозрачной кожей.
Тем временем гостья успела принять душ и уже в коротеньком голубом халатике и накрученном на голову полотенце заглянула на кухню.
— Устраивайтесь в зале, — улыбнулся ей Градов. — Может, вам еще чаю согреть? — предложил он.
— Нет-нет, — поспешила отказаться девушка, — я уже пойду спать.
— А вы в Москву надолго? — поинтересовался Градов.
— Не знаю, — пожала девушка плечами. — Тут уж как получится.
— Вы, вот что, Лиза… — проговорил Градов, чуть замявшись. — Вы можете у меня жить, сколько вам надо.
— А если это «сколько надо» на всю жизнь растянется? — вдруг спросила девушка и чисто по-женски, открыто и чуть даже вызывающе посмотрела на Градова. Тот невольно смутился.
— Да не бойтесь вы, не краснейте, — хмыкнула Лиза. — Я здесь у вас задержусь от силы на день. Спокойной ночи.
Она опять хмыкнула и, выйдя из кухни, прикрыла двери.
— Спокойной ночи, — пожелал ей вслед Градов и взглянул на часы.
Еще было не совсем поздно и, возможно, стоило позвонить Мальцеву, поблагодарить его за такой действительно царский подарок. Но, когда Градов представил, что трубку может поднять Лиза, ему вдруг стало не по себе.
Сколько раз ему за свои почти пятьдесят лет приходилось рисковать не только здоровьем, но и жизнью. Он стоял на краю гибели, его могли сжечь заживо, расстрелять, сбросить со скалы, утопить в океане. И всегда в самых рискованных, казалось бы, безвыходных ситуациях он умел концентрироваться, собирать волю в кулак, умел побеждать и самого себя и обстоятельства. А сейчас давно забытые чувства вдруг так разбередили его душу, что он просто-таки расклеился. В таком случае, чтобы успокоиться и снова взять себя в руки, оставался лишь один выход — как следует выспаться. Но сначала Градов, любовно поглаживая золоченый переплет пятнадцатого тома «Брокгауза и Эфрона», отнес его и поставил на свободное место, между четырнадцатым и шестнадцатым томами.