— Князь Сергей Михайлович крупный промышленник, его виноградники славятся далеко за пределами Мнемотеррии. У него, единственного в наших землях, есть винный завод. Так что, Михаил, если вам сделается скучно на приеме, смело можете напиваться, вина у Магнатского отменные.
— Ах, молодость! — покачала головой Пульхерия Андреевна, отчего в ее ушах заискрились два черных бриллианта величиной с голубиное яйцо. — Все бы ей напиваться да балагурить! Михаил, не слушайте моего сына, вам никак не может быть скучно, ведь у его сиятельства соберется цвет мнемотеррионского общества: чудеснейшие, образованнейшие, галантнейшие люди нашей эпохи. И вы, несомненно, станете центром их вниманья.
— Поверьте, любезная Пульхерия Андреевна, быть центром внимания как раз то, чего я по возможности стремлюсь избегать.
— Да что вы такое говорите! Все взгляды прикованы только к вам, головы оборачиваются вам вослед, о вас любые пересуды. Это так волнительно! По-доброму я вам даже завидую.
— Постарайтесь припомнить пару армейских историй, и успех вам обеспечен, — посоветовал мне Габриэль. — Наши мужчины больше путешественники, нежели воины. Армия им в диковинку, хотя диковин они повидали предостаточно.
Тем временем дорога пошла на подъем. Мы въехали в лес. В окно я видел высокие деревья, что живым коридором смыкались по обе стороны. Местами из земли выходили огромные валуны — то коричневатые, то голубоватые, то серые. Вот среди гущи стволов и ветвей показались ворота. Столбами им служили вековые валуны, кованые решетки складывались множеством черных полукружий, внутри которых блестели золоченые виноградные листья, перемежающиеся узорчатыми завитками лоз. Ворота венчал герб Магнатского в виде виноградной грозди. По случаю приема створки ворот были распахнуты настежь.
— Земли князя столь велики, что он не взялся обносить их оградой. Острословы шутят, будто они размером с маленькое королевство. Поместье — лишь малая часть владений Магнатского, оно как раз огорожено, — пояснила для меня Януся.
— Внушительный размах, — подивился я.
— Приберегите свои восторги до замка. Вот где размах, так размах, — отозвался Ночная Тень. — Среди местных жителей бытует легенда, будто княжеский замок был выстроен одновременно со стеной. Как по мне, так это досужие домыслы, однако они весьма популярны. Раз мы с Ариком предприняли целое путешествие сперва к стене, а затем к замку, чтобы сравнить камень, даже откололи по кусочку.
— И что же?
Звездочадский пожал плечами:
— Камень как камень, видом схож, но в этом весь итог наших изысканий.
Тут я заметил в окно, что нас нагоняет алого цвета карета с изображением дерущихся орлов на гербе. Ее влекла шестерка рысаков, таких горячих, что кучер управлялся с ними с большим трудом. Я собрался было спросить, кому принадлежит карета, но тут Тифон лихо свистнул и щелкнул кнутом, благодаря чему мы вкатили в ворота первыми и, не сбавляя скорости, устремились дальше. За воротами дорога расходилась надвое. Вопреки моим ожиданиями, мы поехали не по наезженной колее, а с треском вломились в узкий проход, едва заметный среди сплетения ветвей. Некоторое время мы следовали в полумраке, но вскоре выскочили из леса на открытое пространство. Подъем сделался еще круче, а проезжая часть постепенно сошла на нет. По левую сторону сплошной стеной встали скалы, справа круто уходил вниз поросший деревьями склон. Мы неслись по краю обрыва так, будто у коней вдруг выросли крылья. Протестующе скрипели рессоры, колеса высекали искры из камней.
Пульхерия Андреевна ахнула:
— Что творит этот старый безобразник! Не могу смотреть! Он же знает, я боюсь высоты. Габриэль, спроси, в чем дело.
Исполняя матушкину просьбу, Звездочадский прокричал в открытое против кучера окно:
— Тифон, зачем ты свернул на старую дорогу? Что-то случилось? Нужна помощь?
В ответ ему донеслось:
— Не извольте беспокоиться, барин!
ответом, Габриэль успокоился, вверяя жизнь Тифону да самому Создателю. Коль скоро он не волновался, то и я старался не выказывать признаков беспокойства, хотя, глядя с какой скоростью мелькают скальные уступы за окном и почти физически ощущая бездну за тонкой стенкой кареты, мне с трудом удавалось не поддаваться панике. Пульхерия Андреевна извлекла из расшитого бисером ридикюля кружевной платочек и прижала к лицу. Сам ридикюль упал на дно кареты, чего хозяйка не заметила. Януся молчала, лишь ее глаза сделались в пол-лица да рука обхватила мое запястье так крепко, что там должно быть, остались отпечатки. Я внутренне готовился при малейших признаках беды оказать любую помощь, на какую буду способен.
Бешеная гонка прервалась столь же внезапно, сколь и началась. Дорога закончилась площадкой, где уже стояли другие экипажи. Мы влетели туда откуда-то сбоку, под неимоверным углом, на миг колеса нашей кареты зависли над пропастью, впереди выросла скала, в которую мы неминуемо должны были врезаться на полном ходу, однако в последний момент кучеру удалось остановить лошадей.
Пульхерия Андреевна поспешила покинуть карету, не дожидаясь, пока Тифон отворит дверь. Я вышел следом и подал руку Янусе.
— Тифон, что произошло? — дрожащим голосом спросила госпожа Звездочадская. — Ужели лошади понесли?
Я тоже хотел бы знать причину гонки.
Кучер невозмутимо пожал плечами:
— Так карета графа Солоцкого, хозяйка… Не мог же ваш верный слуга допустить, чтобы они приехали вперед вашего. Вот и поторопился чутка. Накажете другой раз уступать?
— Нет-нет, Тифон, ты правильно сделал. Я сейчас успокоюсь. Где-то были мои нюхательные соли…
Пульхерия Андреевна принялась беспомощно оглядываться, совсем позабыв, что уронила свой ридикюль во время гонки. Я воротился в карету, отыскал пропажу и отдал госпоже Звездочадской.
Тут на площадку с противной нам стороны, производя неимоверный грохот, вылетела та самая алая с орлами карета графа Солоцкого. Разгоряченные скачкой кони бешено вращали глазами, от их взмокших тел веяло жаром и потом, копыта лихорадочно молотили воздух. Они остановились буквально в пяди от нас, вынуждая попятиться, кучер проворно соскочил с козел и распахнул дверцу. Карета не казалась маленькой, однако я весьма подивился, когда оттуда одна за одной вышли три барышни на выданье отнюдь не хрупкого сложения, следом щекастый пацан лет десяти-двенадцати, затем граф — маленький, плотный и лысый, и последней его супруга. Графиня, на последнем месяце беременности, была меловая от испуга.
Перехватив мой взгляд, Януся зашептала:
— Пожалуйста, Микаэль, не судите строго! Граф Нестор Андреевич Солоцкий маменькин брат и наш дядя. Когда папенька умер, мы остались на грани разорения. Из папенькиной родни в живых остались лишь сестры, а дядя в ответ на мольбы о помощи предложил выкупить у нас Небесный чертог за бесценок. Мол, он отец большой семьи и давно мечтал стать владельцем большого имения. Это были очень трудные времена. Счастье, что Габриэль пошел в армию и позволил нам сохранить достойное положение в обществе. Маменька так и не простила брата, они с ним вовсе не разговаривают.
Я не осмелился развеивать заблуждения Януси касательно армейского жалования Звездочадского. В конце концов, юная девушка не должна забивать себе голову такой низкой материей, как деньги.
Только теперь я заметил, что мы стоим у подножия широкой лестницы, вырубленной прямо в скале. Ступени этой лестницы украшали выбитые по камню узоры, вход обрамляла пара резных колонн, вершины которых венчали грифоны, мастерски выточенные вплоть до мельчайших подробностей. Они сидели на задних лапах, молотя передними воздух, шерсть их дыбилась, уши были прижаты к затылку, из оскаленных пастей свешивались длинные закрученные языки. Казалась, звери вот-вот спрыгнут наземь со своих каменных постаментов и растерзают в клочья пришлецов.