Но через полчаса после заселения на дипкорабль один из наших дипломатов начал яростно чесаться. Второй опустился на корточки и затряс головой, подвывая. Третий стал хохотать и сдирать одежду. Что-то — газ или излучение на корабле — действовало на мозги наших ребят, превращая их в зверей. Положение неудобное, как у человека, застрявшего в сортире за полчаса до свадьбы: и не выбраться, и оставаться нельзя. Отговорку кошоиды не примут: поди объясни, что Земляне вовсе не ведут себя так на самом деле. Откладывать? Второго шанса могут и не дать. Надевать скафандры, менять место переговоров? Заподозрят в нехорошем, потом вообще не договоришься.
И тогда трое решаются на доуэль-протезирование: уж протезы-то иметь дипломатическим регламентом не запрещено. А что протез у ребят в таком случае будет от щиколоток до ушей — так это нигде оговаривается. Да что им будет — любого человека, имей он хоть что-то на банковском счету, ждёт такой протез. Ну, в старости, конечно: к тому времени, когда обычное тело откажется ходить и жевать овсянку. Пересадив мозг на тело из металла и пластика, можно потянуть ещё лет двадцать. Но если ты молодой успешный дипломат, то тебе не захочется превращаться в эдакий ходячий циркуль, увенчанный ложечкой розового желе мозга. И опять-таки, что скажут кошоиды? Мол, разве это люди? Одни — как звери, другие — как роботы. Не поймёшь, что лучше.
Но — судьба всех Землян на кону. На каждом корабле есть спасательный комплект с доуэль-протезами и медицинской машиной. Так что прощайте, дорогие руки, дорогие ноги, пупок и щетина: уж лучше так, чем под Стуфурками. И это помогло. Трое к утренней встрече были без человеческих тел, но с ясными мозгами, которые автономно подпитывались физраствором.
И вот наш дипломатический цирк с рыгочущими, плюющими и визжащими дипломатами с одной стороны и холодными, рассудительными дипломатами с другой стороны — отправился на переговоры. Люди-звери пытались вести себя как можно культурнее, люди-роботы — как можно более по-людски.
И переговоры прошли успешно.
Кто вызывал большее сочувствие у кошоидов — не ясно. По их серым лицам-маскам опять ничего прочитать не удалось. Да и чёрт с ним. Они сказали: «да». И на следующей неделе мы выступаем вместе.
Диктатор дослушал. И ещё раз одобрительно кивнул. Мы с Толиком перевели дух, щёлкнули каблуками и направились к выходу.
— Минуточку, — раздался сзади голос диктатора.
Мы замерли и медленно повернули головы в его сторону.
— Я считаю… — Диктатор внимательно посмотрел на нас, выдержал паузу и добавил, — надо бы наградить кое-кого из товарищей дипломатов.
— Кого? — спросили мы хором.
— Я считаю… — Диктатор подумал, чуть удивлённо поднял брови и откинулся в кресле, — награждать следует, как всегда, тех, кто даже в самой трудной ситуации остаётся настоящим человеком.
Отчеканив это, он всё так же не спеша повернул свой знаменитый волевой подбородок к монитору. Мы ещё пару секунд глядели на его профиль, казавшийся бронзовым даже сейчас, потом снова вытянулись, отдали честь и ушли.
Секретарша профессионально нам улыбнулась, лифт с мягким чпоканьем спустил нас вниз, охрана равнодушно скользнула по нам взглядом и вернула вещи. Оказавшись на первом этаже Дома правительства, мы, не сговариваясь, повернули в буфет. Продавщица оценила наше состояние намётанным взглядом и участливо предложила:
— Минералочки?
— Минералочки! — ответили мы.
Сделав по большому глотку, мы стали поливать минералкой головы. Буфетчица вздохнула и привычным движением пнула робота-полотёра, чтобы тот убрал за нами.
— Вот мы вляпались, — вдруг сказал Толик. — Кого награждать?
— Как это — кого? — переспросил я. — Ясно же кого. Хотя… Стоп! Не ясно.
Мы переглянулись, затем посмотрели на буфетчицу. Буфетчица ласково смотрела на нас. Я было открыл рот, но буфетчица замахала руками.
— Вот так всегда! Не знаю я, как поступить. Не знаю! Не спрашивайте. Думайте сами!