Но дело-то всё в том, что рано было радоваться-то. Собрать собрали. Но вот кого? В основном, на денежный мякиш, повелся, так называемый, обиженный жизнью люд.
И кого там только не было: и бомжи, и пьяницы, и наркоманы. В добровольцы записывались люди с психическими расстройствами, люди с криминальным прошлым, настоящим и будущим. Короче — на службу шли так называемые «сливки общества» вычерпанные с самого дна жизни. Ну а кто ещё в здравом уме пойдёт на локальную войну? Разве что, только те у кого не по-детски развито чувство патриотизма. А больше никто…
«Кого понабирали?! Боже мой! — хватаясь за голову гневался сокрушаясь генерал Овчаренко, получая донесения о подкреплении. — Это же какой-то сброд! Сброд он, и есть сброд!».
А ему отвечали в высших инстанциях:
«Берите кого дают и не ропщите. Вам нужны были люди, получите».
«Но как прикажите с ними воевать? — метая молнии негодовал генерал, читая отписки и выслушивая нападки вышестоящего начальства. — У них же никаких представлений насчёт военной службы. Они же ничего не знают и не умеют. Большинство и оружия-то никогда не держали в руках, разве что, кухонным ножом махали перед своими жёнами. Напялить форму ещё не значит стать солдатом. Как я буду воевать? — гневно взывал он».
Ответ же был даже очень прост:
— Учите, учите и учите, — наставляло высшее командование.
Делать нечего. Пришлось генералу и его подчинённым в самом деле, в срочном порядке создавать учебные центры, где весь тот «сброд», что поступил под его командование, мог пройти ускоренный курс «молодого бойца» и в конце концов, хоть чему-то да научиться.
И один из самых крупных подготовительных центров, расположили в «Куркино», некогда процветающем и довольно молодом городе. Правительство Москвы, кстати сказать, возлагало на него большие надежды в своё время. Проводило всевозможные эксперименты по благоустройству, надеясь решить в будущем проблемы быта населения и урегулировать жилищную проблему, остро вставшую в последние время на первое место, среди прочих. Московское начальство влило в «Куркино» огромные средства, благоустроило, сделав из города конфетку всем на удивление, пойдя по пути европейских стандартов размещения жилья и инфраструктуры. Жить да и радоваться только.
Но начавшаяся война, а в последнее время, те события, что происходили в Москве, никто иначе не называл, Куркино, как и многие города-сателлиты, пришло в запустение и упадничество. Покинутый город — город призрак. Некогда яркое пятно на лике столицы, так же как и Москва, Куркино погрузился в серый, мрачный сумрак. Сумрак не явный и не зрительный, а сумрак, что бывает лишь в душах людей, когда теряют они надежду на жизнь.
Тщательно облагороженные улицы и ухоженные парки, погрузились в буйство и непосредственность, диктуемое самой матушкой природой, стоит лишь не надолго потерять над нею контроль. А жилая часть Куркино, в отличие от столицы, вообще представала пред сторонним наблюдателем в виде полного и тотального запустения. Его улицы не были запружены брошенными впопыхах, машинами. Окна и двери домов, были целы и находились на своих местах. Жилые здания и учреждения, заперты на крепкий замок. Ни одной брошенной или бесхозной вещи. Ни одного следа разрушений или пожара, не коснулось лика города. Всё чинно и мирно. Вот что значит — люди покидали город не спеша и последовательно. Но всё равно, Куркино всем своим, нетронутым видом, навевал какое-то гнетущие чувства одиночества и заброшенности, заставляя стороннего наблюдателя, бежать и бежать без оглядки из этих покинутых чертог.
С приходом же военных, город немного преобразился — наполнился жизнью, что ли, но так до конца и не расстался с аурой обречённого забвения. Эта аура обволакивала людей со всех сторон и давила… Давила на них, давила на их психику. Отчего, даже самые чёрствые и не пробиваемые, передвигались по городу хмурые и злые с нервозно напряжёнными лицами. И ссутулившись, вжимая голову в плечи, стремились они скорей покинуть открытые пространства, чтобы хоть за четырьмя стенами почувствовать себя немного защищёнными от внешней таинственной угрозы.
Именно в Куркино, люди впервые сталкивались с реальностью обстановки, творящейся вокруг. Прежде незнакомые с действительностью, пребывали они со всей страны, так сказать навеселе: шуточки, байки, песни, анекдоты. И вдруг, всё менялось…
Перейдя некую невидимую границу, никем не установленную и неотмеченную на карте, весь благостный людской настрой отрезало начисто. Лица людей напрягались, теряя выражение беспечности. Расслабленное тело сжималось в пружину, а руки, то и дело, обшаривали пространство, в поисках хоть какого бы то ни было оружия. И не было больше слышно ни шуток ни песен, ни анекдотов, потому что обескураженные люди как-то сразу замолкали, а если и переговаривались, то только шёпотом, постоянно, в непроизвольном порядке, то и дело бросая по сторонам настороженные взгляды.
И самым явным признаком опустошенной ауры города, так пугающая людей, являлась нереальная тишина. Тишина пустоты — это тишина особого рода. Она не такая, которую можно например отыскать, если выехать из шумного и загазованного города на природу и там вдыхать её самую, полной грудью. Нет. Там тишина умиротворённая, ласкающая слух и убаюкивающая воспалённый мозг. Тишину же пустоты, можно разве что сравнить только с тишиной царящей на погосте. Но даже и это сравнение будет уж слишком бледным и пресным. На кладбище, как бы это сказать, тишина пропитана своего рода одухотворённостью, печалью и прямо сказать, некой таинственностью, но как правило не то, чтобы злой, а как бы, окруженной неким ореолом тайны, бередящей наш ум и наше воображение, приоткрывая перед нами завесу потустороннего мира. И кстати сказать, иные незрелые личности, как раз питаются этой тишиной кладбищ, находя в ней некую привлекательную изюминку для себя и для своей неспокойной души.
На самом же деле, мёртвый и заброшенный город погружается в серую, тягостную и нездоровую тишину. Тишину — чуть ли не осязаемую. И самый интересный её эффект в том, что вторгающиеся в неё звуки, она разрывает в клочья. Самые громкие из них, в ней приобретают характер глухоты и чуть слышны, а вот тихие звуки, наоборот могут удесятеряться множественным эхом, приобретая причудливые оттенки звучания, переходя от комариного писка до колокольного звона. А посему тишину заброшенного города, можно ещё назвать и живой, настороженно и с угрозой наблюдающей из темноты…
Как и многие из сослуживцев, капитан информационной разведки, Семёнов Александр Константинович, возненавидел этот проклятый город или район, хрен его поймёшь, с самого приезда. Особенно его донимали ощущения заброшенности и одиночества наваливающиеся со всех сторон на плечи, чуть ли не пригибая к земле. Но ни в какие сравнения не шла эта чёртова нереальная тишина, с её треклятыми искажёнными звуками. Из-за постоянных шорохов и стенаний, неотступно преследовало ощущение, что за ним обязательно кто-то наблюдает. Кто-то поистине огромный и чертовски злой, чья власть распространилась в округе на весь город. И этот кто-то неотрывно наблюдает за людьми поселяя в их душах животный страх, что подтачивает нервы.
И с каждым последующим днём, в лагере подготовки всё чаще случались пьяные стычки между солдатами и офицерами. Всё больше и больше людей лезло в стакан, чтобы хоть так снять с себя напряжение и отогнать бредовый страх не ведомо перед чем.
И чего греха таить, Семёнов и сам, за последнюю неделю, уже неоднократно прикладывался к «белому забвению», но положительного результата так и не возымел. Если после того, как допившись до чёртиков, ему и удавалось на пару часов забыться и поднять себе настроение отбросив все наваждения, преследующие весь день, то после, как только пьяная голова опускалась на подушку, кошмар обязательно продолжался выливаясь в красочные и нереально живые, жуткие сны. Пережив же в очередной раз, ночные кошмары, Семёнов снова и снова погружался в реальность, пропитанную не меньшими кошмарами. И так, по накатанной колее, он в скором времени мог докатиться до безумия, о чем сегодняшним субботним утром и раздумывал, идя на очередную нудную лекцию.