И нервы сержанта были настолько напряжены, что когда на передовой линии обороны раздались возгласы вопрошающие:
— Есть кто живой?! — они лопнули как гитарные струны и его охватила такая эйфория, такое радостное облегчение, что в первые секунды он разрыдался и было попытался голос он подать, но горло перехваченное скупым рыданием, издало лишь хрип невнятного содержания. И после этого, эйфория охватившая его с ног до головы, немного поумерила свой пыл и вновь стал подползать липкий страх со своими острыми когтями. Васёк, испугался, что оставшиеся в живых не заметят его или просто не обратят на него внимания и тогда они бросят его здесь одного. Совсем одного, одинёшенького…
И дикая, просто животная жажда жизни, и желание воссоединиться с нормальными, живыми людьми, заставила его вцепиться здоровой рукой в стену окопа, и вгрызаться всей пятернёй в сырую, пропитанную влагой землю, чтобы подтягиваться и срываться, и снова подтягиваться и вновь цепляться за дёрн и камни, и подтягиваться, подтягиваться… Пока наконец, тело не взгромоздиться на предательски дрожащие ноги.
И в какой-то момент он наконец-таки добился своей цели. Дрожа как осенний лист на ветру, зажимая рану, здоровой рукой, весь покрытый испариной и тяжело дышащий, сержант Васюк, стоял на ногах, привалившись к окопу правым боком и прислушивался к тому, как в окопе перекликались выжившие и стенали раненные.
«Нужно двигаться, нельзя медлить. Нельзя стоять», — голос в голове его, заставлял ещё сделать над собой усилие. Ещё одно, но очень важное, возможно самое важное в его жизни. Но он не мог… Сил осталось так мало. — «Иди же, чёрт тебя подери! — кричал внутренний голос. — Иди же! Давай! Ну! Пошёл!..».
И послушавшись, Васюк, сдавив зубами нижнюю губу чуть ли не до крови, сделал первый, неуверенный шаг. За ним второй, потом третий и, вдруг заворожено, встал как вкопанный…
Разрезая мглу, с шипением и треском, ввысь устремились сигнальные ракеты, рассеивая вокруг себя мертвенно-бледный свет, и достигнув своего апогея, медленно спланировали вниз, разгоняя тьму в округе, чтобы дать возможность людям, в том числе и сержанту, увидеть…
И он увидел. Увидел «мимов»…
Они были повсюду, и уже намного ближе, чем он рассчитывал. Он увидел, как подсвеченные мертвенно-белым светом, миновав противопехотные заграждения, прямо на него надвигалась, серая людская волна. Со спринтерской скоростью и в полном молчании, неукротимой волной приближались мутанты, словно морской прибой. И куда-то бежать, спасаться или просто кричать, не было уже смысла. Оставалось только ждать. Ждать неотвратимого удара, всесокрушающей людской толпы.
Вот они всё ближе, ближе, ближе… И уже с лёгкостью можно различить, промеж мерцающего сумрака, их перекошенные злобой лица, с впалыми щеками.
И среди всей чехарды мелькающих злобных лиц и грязных, мокрых тел, сержант Николай Васюк, выделил одного бородатого мужика, довольно внушительной комплекции, что подобно локомотиву, целенаправленно нёсся на всех парах, именно к нему. Они даже на какой-то миг встретились глазами и Николаша, как его когда-то называла мать, перестал надеяться на чудо…
Молвят, что будто именно в такие моменты, время имеет привычку, якобы замедляться. Для Николая же, время на такой подарок не расщедрилось.
И за миг до столкновения с людской волной, он успел лишь давясь слезами хныкнуть только слово — самое дорогое сердцу слово:
— МАМОЧКА… — как его ноги подломились.
Но он, не упал. Нет. Не успел…
Тот самый бородатый мужик, прямо на бегу, подобно смерчу, словно невесомую марионетку, выдернул жалкого человечка из окопа, и со страшной силой метнул перед собой, попав прямехонько в прожектор. Пробив, своим телом, будто ядром, стекло и зеркало прожектора, Николай Васюк недвижно застрял внутри и там так и остался, полностью безучастный к проблемам бытия.
— Ничего не понимаю! Мне кто-нибудь объяснит, что чёрт возьми у них там происходит?! Откуда взрывы? Почему стрельба? — непонимающе рычал капитан Лактионов, следя за происходящим на передовой, расположенной в двухстах метрах спереди. — Они что там, все с ума посходили?! Неужели прохлопали? Быть того не может. Где связь твою мать!
— Товарищ капитан, не могу соединиться. Связи нет, — доложил перепуганный радист.
— Как нету? Ты чем там вообще занимаешься?! Соединяйся, идиот! Я должен знать что там у них происходит.
— «Меч» я «Щит» ответьте, — монотонно забубнил радист в микрофон, пытаясь соединиться с передовой. — Товарищ капитан не отвечают! И штаб тоже молчит. Никто не отвечает. Мы одни. Есть только связь между войсковыми соединениями второй линии обороны.
— Вот тебе и повоевали, — сыпля проклятиями, безнадёжно отреагировал капитан на известие. — Соедини меня с капитаном Дымовым. Узнаем хотя бы, как у него дела.
— «Восьмой», ответьте «шестому», приём…
— Капитан Дымов на связи. Что у вас, «шестой»?
— Дымом слышишь меня, это капитан Лактионов, — выдёргивая микрофон у радиста, представился командир «шестёрки». — Как у тебя дела?
— Всё нормально капитан, спасибо за заботу.
— Не за что, — отмахнулся тот от сарказма коллеги, и сразу же засыпал вопросами. — Слушай, ты можешь мне ответить что у нас здесь за бадья началась, а? Кто взорвал миномётчиков и что в самом деле происходит, у них там, на передовой? И что, чёрт возьми, со связью. Почему штаб молчит?
— Я и сам не прочь это узнать. — Не оправдал надежд капитан Дымов, после минутного молчания. — Мы здесь сами, как слепые котята.
— Чёрт! Порадовал, нечего сказать.
— А ты на разведку кого-нибудь пошли, — предложил Дымом. — Ты же ближе всех к передовой, а мне потом доложишь.
— Ишь хитрый какой. Сам значит осторожничаешь, а мне своих людей значит подставлять, так что ли?
Да пошёл ты капитан! — огрызнулся Дымов. — Если хочешь знать, я уже троих послал.
— Ну и… Что? Что они узнали? — жадно спросил Лактионов.
— А ничего. Не вернулись мои хлопцы. Как в воду канули. Теперь сидим, ждём… — меланхолично ответил командующий правым флангом, дивизионного полка.
— Чего ждём, мать твою! Чего ждём?! Он ни хрена не понимает, что у него под носом происходит, а он сидит, ждёт! — заревел Лактионов.
Но Дымов пропустил всё мимо ушей:
— Ты мне не указка, капитан! — отбрил он коллегу. — Из штаба никаких указаний не поступало, и я с места не сдвинусь, пока не получу приказа. А что там, у них, на передовой происходит — это их дело. Мое — встретить противника и отшвырнуть его назад, и всё! Разведка в мои обязанности, если хочешь знать, не входит. Так что пошёл ты капитан к едрене фене. Тебе надо, ты и разнюхивай. Отбой!
И вот тут Лактионов вообще съехал с катушек.
— Мудак! Тупорылый мудак! — раскричался он, швыряя микрофон рации. — Сидит он, ждёт! Ну и сиди себе в жопе! — И дотрагиваясь до ближайшего офицера, сказал голосом, не требующего возражения. — Лейтенант, отправь пять бойцов на разведку и быстрее. Пусть разузнают в чём дело. И ещё троих отправь к штабу. Пускай выведают, почему молчат.
— Есть, — козырнул лейтенант, подсвеченный портативными фонарями. И вскорости, освещая себе путь, надствольными фонарями, трое солдат бросились со всех ног по направлению к штабу, и пятеро — менее торопливо направились к первой линии обороны.
И только импровизированные разведчики, провожаемые взглядами своих товарищей, прошли чуть менее половины пути, как радио-эфир разорвался истеричным голосом:
— «Щит» — это подполковник Жданов! У нас диверсия! Повторяю — диверсия! Враг проник в наши ряды. Они взорвали Штаб. Весь командно-стратегический состав убит. Батальон миномётчиков уничтожен. Генераторы уничтожены. Передовая линия обороны — пала! Ждите наступления! Повторяю — ждите наступления врага. Не покидайте своих позиций. Они скоро будут у вас! Приготовьтесь!.. И помните — вы должны выстоять, во чтобы-то ни стало. Большая земля пока что ничего не знает. Поэтому помощи ждать неоткуда. Мы отрезаны, но нам нет пути назад. Мы должны справиться. Мы должны выстоять! И да поможет нам Бог!.. — провозгласил истеричный подполковник, после чего отсоединился. И вновь вокруг воцарилась относительная тишина.