Кокон
Анечка тщательно вымыла свою зубную щетку и поставила ее в стаканчик. Потом еще раз ополоснула лицо прохладной водой — после вчерашнего скандала веки немного опухли, но это скоро пройдет — и вытерлась зеленым полотенцем. Аккуратно, как любила мама, расправив полотенце на трубе, девочка вышла из ванной и выключила свет.
Ей было шестнадцать — жуткий возраст. Скандалы случались с завидной регулярностью. Кто-то не хотел слушать, кто-то не хотел молчать, слова произносились слишком громко и не тем тоном, а потом тонули в слезах. Но Анечка приняла решение — вчерашний скандал был последним. В тот вечер в ее сердце что-то шевельнулось, и девочка поняла — хватит. Она потерпит немного.
Мама гремела тарелками у плиты. Девочка зашла на кухню, кожей ощущая обмораживающее молчание, и устремилась к холодильнику.
— Доброе утро, — не оборачиваясь поздоровалась она. — Тебе чем-нибудь помочь?
— Не надо, — натянуто ответила мама. — Сама справлюсь. Собирай ранец и садись есть, пока не остыло.
— Хорошо, — кротко сказала Анечка. Потом помолчала с минуту, собираясь с силами.
— Извини за вчерашнее, — девочка подошла к маме и обняла ее за пояс. — Такого больше не будет, обещаю. Скоро все изменится.
— Нашла время! Я же и обжечься могу, — сердито ответила та, но Анечка услышала, что голос мамы стал теплее, и улыбнулась ей в спину.
— Собирайся давай, — женщина мягко подтолкнула дочку по направлению к коридору. Анечка развернулась и убежала к своей полке. Она спешила сложить вещи в школьный ранец, чтобы успеть к столу, пока не остыла еда. Не стоило обижать маму — та ведь так старалась. Девочка удивилась тому, как она раньше этого не замечала. Ей стало стыдно.
В тот день она училась особенно прилежно. Аккуратные буковки заполняли тетради, цифры на диво ровно вписывались в клеточки. По алгебре была контрольная. Анечка ловко выводила формулы, делила, умножала, сокращала... Мотылек бился в оконное стекло весь урок. Анечке было жарко. Она подняла голову на стук, протянула руку, чтобы раздавить надоедливое насекомое, тихо вздохнула и повалилась на пол. Грохот опрокинувшегося стула разбил тишину контрольной на мелкие кусочки.
Потом завыла сирена.
В тот день Анечка не попала домой. На следующий — тоже.
Через три дня она открыла глаза и посмотрела на незнакомый потолок. Бледная мама, сидевшая рядом, слегка порозовела. Анечка тронула рукой грудь, зажмурилась, потом широко открыла глаза, посмотрела на маму и улыбнулась.
— Болит? — сипло спросила мама.
— Ни капельки, — честно ответила девочка.
Сердце не болело. Ни капельки.
В оконное стекло опять что-то билось. Лето, жара, насекомые лезут во все щели...
Анечка посмотрела на окно и поморщилась.
— Сейчас-сейчас, — прочитав ее мысли подскочила мама. — Сейчас я ее выпущу.
Она суетливо замахала руками за занавеской.
— Муха? — тихо спросила Анечка.
— Мотылек, — ответила мама. — Я его выпустила.
Она растерла пальцами серую пыльцу.
Анечка много спала и почти ничего не ела. Не хотелось. Мама не часто была рядом — ее ждали на работе. Но девочка не обижалась. Один раз она проснулась от робкого стука в дверь. Мама сидела рядом на неудобном стуле и читала дешевую книжонку в обложке из старой газеты. Постучавшись, в палату вошла бледная дородная тетя. Она стрельнула взглядом в Анечку, поспешно отведя глаза, взяла маму за плечо и что-то горячо ей зашептала.
— … никогда раньше такого не видела... — услышала Анечка — ...нужно везти в сто двеннадцатую больницу, там разберутся...
Мама вздохнула, стряхнула руку врачихи с плеча и тихо ответила:
— Выйдем — поговорим.
— Такого просто быть не может! — Елизавета Павловна всплеснула руками, отчего ее полные щеки вздрогнули, как холодец. — Я перепроверяла все несколько раз, но кардиограмма совершенно невероятная.
— Может, у вас аппарат сломался? — устало спросила мать девочки. — Аня разговаривает, ходит, ест, правда, мало, но...
— Не сломался! — в отчаянии воскликнула кардиолог. — В том-то и дело! С таким пульсом ваша дочь должна с трудом глаза открывать, а она просто слаба...
Елизавета Павловна пожевала губы, принимая какое-то решение.
— Везите ее в сто двеннадцатую, там эхокардиографию сердца делают. Нужно посмотреть картинку. Я вам ничего сказать не могу.
Ее губы сжались в суровую тонкую линию.
Анечкина мама вздохнула, с утомлением подумав, что выбить очередной выходной на работе будет трудно.
Сплетения сосудов было почти не видно. Центр монитора занимало пульсирующее нечто до неприятного знакомой формы. Врач отступил на пару шагов и тяжело плюхнулся на стул, не отрывая взгляд от монитора.
— Гмм... — сказал он.
— Передвинь датчик в яремную ямку, — сказал он чуть позже.
Ассистент повиновался.
Картинка изменилась, но понятнее от этого не стала.
Врач поднялся и зачем-то поскреб пальцем монитор.
— Гмммм, — он избегал смотреть на девочку, которая отрешенно глядела в стену.
— Сделай мне снимки в каждом из четырех положений и оставь на столе, — пошатываясь, врач отступил к выходу и рывком выскочил из кабинета.
— Но в каком... — вякнул было ассистент, но ответом ему был только грохот захлопнувшейся двери.
Пока снимки выползали из принтера, юноша старался не смотреть на них.
Анечка оделась и вышла к маме.