Шум и крики на лестнице заставили её взять в руку керосинку и выглянуть наружу. У дверей несколько солдат чуть не волоком тащили какую-то девку с растрёпанными косами. Один из патруля неловко держал в охапке ребёнка. При виде её он с явным облегчением выдохнул:
— Здесь, что ли, Домкомбед?
Мария привыкла держаться настороже и хотя понимала, что перед ней революционный патруль, на всякий случай спросила:
— А вам-то что? Вы кто такие будете? Предъявите мандат.
— Редька тебе, а не мандат, — оборвал её пожилой красногвардеец в мятой папахе, — видишь, руки заняты. Сперва прими груз, — он кивнул головой на молодайку, которая слабо простонала то ли «ай», то ли «ой».
— Да вы что, мужики? Куда мне её? — едва не в голос взвыла Мария. — У меня и так хлопот полон рот!
— А нам тем более такую обузу не надо. Мы город охранять поставлены, а не цацкаться с убогими. — Пожилой обернулся к солдату с ребёнком. — Давай, Сомов, клади чадо на стол, да пошли отселева. Некогда прохлаждаться: нас с караула никто не снимал. — Он косо взглянул на Марию. — Ты власть, ты и разбирайся.
Топоча сапогами, патрульные ушли, оставив на полу женщину, а на столе — орущего ребёнка. Он выгибался дугой возле чернильницы-непроливайки. От его настырного крика закладывало уши. Девочка — а Мария враз определила, что младенец женского пола, — была крепенькой и голубоглазой, со светлыми волосиками на потном лбу.
— Ори не ори, а видать, помирает твоя мамка, — хрипло сказала Мария, подбирая ребёнка на колени. — Придётся тебе, милая, расти в приюте. Ну, да ничего, я сама приютская, а видишь, выросла, выдюжила, а тебя народная власть не бросит, она сирот уважает.
Говорила и сама не верила тому, что несёт, потому как сирот да беспризорников по городу болталось тьма тьмущая. Иные и умирали под забором, не дождавшись помощи. Но девчоночка, видать, ей поверила и замолчала, обиженно пришлёпывая розовыми губёнками.
Осторожно, одним пальцем, Мария провела по тугой младенческой щёчке и внезапно захолонула от нежности, так ясно и больно вспомнилась крошечная дочурка, которую десять лет назад унесла дифтерия. В последние годы казалось, что комок горечи от страшной потери давно выскочил из горла и в прах рассыпался под ногами, ан нет, поди же ты, помнит сердце потерю, ох, как помнит!
— Марфушка, дитятко, — сами собой шепнули губы. — Не помня себя, Мария вскочила и прижала ребёнка к груди. — Спасу тебя, милая, не дам погибнуть.
В мыслях уже мелькало, что надо бежать к Прасковье Чуйкиной, что обосновалась в дворницкой, она кормящая, за лишнюю пайку хлеба не даст ребёнку оголодать.
Женщина на полу слабо заворочалась, дрогнув веками на закрытых глазах. Наверняка тифозная. Как помрёт, придётся завтра отправлять покойницу на кладбище, а опосля перемывать пол и от заразы окуривать коморку вонючей серой.
И принесла же нелёгкая этот патруль!
О том, что ребёнок тоже мог оказаться больным, не думалось. Широко шагнув, Мария захлопнула за собой дверь и стремглав помчалась к вдове Чуйкиной.
Фаина лежала на полу, а вокруг неё был тёмный смертельный холод, наползавший из всех щелей. Холод сочился по полу, заползал в рукава и ледяным сквозняком дышал в шею. Чтобы согреться, она попыталась съежиться в комок, но не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Сперва заморозило ноги и грудь, потом холод подобрался к горлу, ледяной коркой запечатав и без того тихий стон. Когда сил сопротивляться совсем не осталось, телу внезапно стало мучительно жарко. Бессознательными движениями Фаина сдёрнула с головы платок, рванула пуговицы жакета, засучила ногами по доскам, выгнулась дугой и со страшным усилием смогла приоткрыть веки. Прежде чем стали проступать очертания вещей, какое-то время перед глазами качалось вязкое марево белой пелены, похожей на густой туман. Потом из тумана стали постепенно проступать очертания стен и полоска широкого подоконника с засохшим цветком герани в горшке.
Насколько хватило обзора, она обвела взглядом серый потолок с клином света из окна и лампой из давно не чищенной бронзы. Повернув голову набок, увидела ножки письменного стола, край плюшевой кушетки, высокий буфет с резным кокошником, явно из богатого дома. Очень хотелось пить. Сухим языком Фаина провела по запёкшимся губам и тут отчётливо и страшно поняла, что рядом с ней нет ребёнка.