— Это я так, болтаю что ни попадя. Солдаты мне вчера найдёныша принесли. Сказали, около Гостиного Двора подобрали. Вот и думаю вслух, куда бы его приспособить. Сам понимаешь, что ни случись — все к председателю бегут. Будто бы у нас не Домкомбед, а пожарная команда. — Она подумала, что будет сподручно, если Савелий сейчас исчезнет с глаз и забудет о разговоре навсегда, а потому придётся выдать ему чекушку самогона, припрятанную на крайний случай.
Мария придвинула стул к буфету и достала с верхней полки бутыль с белёсой жидкостью:
— На, ненасытная твоя утроба. Похмелись, пока я добрая, да смотри не ужрись до белой горячки. Помни, что завтра поутру надобно выгонять буржуев на трудработы — брусчатку на мостовой укладывать, а то ни пройти и ни проехать.
— Так точно, ваше благородь! — задрожав ноздрями при виде чекушки, выкрикнул дворник. — Не извольте беспокоиться, приказ исполню в лучшем виде.
Перед тем как прижать взятку к сердцу, он смачно поцеловал мутное горлышко, заткнутое сургучной пробкой, и в мгновение ока улизнул в раскрытую дверь.
Ольга Петровна мучилась мигренями с гимназических лет. Если уж заболит голова, то на неделю, если не на месяц. Сейчас она сидела, сжимая виски ладонями, и лицо молодого человека, ворвавшегося в кабинет, выглядело то фиолетовым, то ярко-оранжевым, наподобие апельсиновой кожуры.
Гера работал в отделе совсем недавно и буквально кипел трудовым энтузиазмом.
— Ольга Петровна, я не могу усидеть на месте! Вы понимаете, что значит новый указ Исполкома Петросовета? Нет, вы только послушайте, теперь власть в Петрограде называется Советом народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны! — Воздев руку, он вытянулся во фрунт и закатил глаза к потолку. — Коммуна! Мы — коммунары! Продолжатели дела великой Французской революции, вершители судеб не только России, но и всего человечества! Вот этими самыми кулаками мы, коммунары, разобьём цепи рабства.
Нервическим жестом молодой человек сунул под нос Ольге Петровне тощие пальцы с обкусанными ногтями и большой бородавкой на костяшке.
«Ещё немного, и он сорвётся на визг», — подумала Ольга Петровна, нащупывая болезненную точку в районе ушной раковины. Осторожными движениями она помассировала мочку — иногда подобные манипуляции помогали притупить приступ мигрени.
— Гера, не могли бы вы говорить немного тише, у меня очень болит голова.
Он явно обиделся:
— Ольга Петровна, я к вам как к другу, как к старшему товарищу, а вы меня укоряете. Наш отдел агитации сейчас готовит плакаты. Мне поручено стихи написать. Вот, послушайте…
— В другой раз, Гера, — остановила его Ольга Петровна, — мы с товарищем Кожуховым отбываем на совещание к Григорию Евсеевичу Зиновьеву.
Показывая, что разговор окончен, она встала.
— К председателю Петросовета? — Гера удивлённо поднял брови. — Зачем? Он же вчера сюда заглядывал вместе с женой, то есть с товарищем Лилиной.
— Затем, Гера, что Петроград на грани голода. — Чтобы осадить юнца, Ольга Петровна произнесла фразу подчёркнуто деловито. — Вы, например, знаете, что в марте в Петроград прибыло всего восемьсот вагонов с продовольствием? Восемьсот на полуторамиллионное население! В городе начинается массовое поедание животных. Нам надо установить нормы выдачи хлеба людям.
Ольга Петровна не имела права разглашать тайну, но уж очень хотелось поставить этого свистуна на место. Стишки он, видите ли, строчит! Стихами, даже самыми гениальными, сыт не будешь. Вон, недавно видела Блока. Исхудал чуть не до костей. Тоже спрашивал про продовольствие и бормотал про нужду, голод, отсутствие масла в магазинах. Потом прочёл своё новое стихотворение, что-то про белый венчик из роз, и невпопад добавил: «А у меня в деревне библиотеку сожгли». И было видно, что библиотека мучит его больше всего.
Глаза Геры стали круглыми и несчастными. Он громко сглотнул:
— Нам что, паёк уменьшат?
От него шёл противный запах сушёной воблы, которую сегодня утром выдавали в буфете по две штуки на персону. Её рыба лежала в газетном свёртке в сумке, а Гера, надо полагать, свою немедленно съел.
С каменной спиной Ольга Петровна прошла мимо Геры. Она вставила ключ в замочную скважину и твердо сказала:
— Вынуждена распрощаться.
— Да, да. — Он дёргано засуетился, словно его руки и ноги болтались на шарнирах. Перед тем как уйти, Гера пытливо заглянул ей в лицо. — Но нам же не уменьшат паёк, верно? У меня мама, сёстры, братишка маленький. Вы уж там похлопочите перед Зиновьевым, чтобы своих, то есть нас, подкармливали.