А она, народный ботаник республики, вся покраснела, мнется, лицо ладошкой прикрывает, как монашенка в борделе, и шепелявит, вследствие снятого протеза: «Как же я, извиняюсь, могу на него смотреть? Он же, пардон, не одет! Но раз он находится в постели Георгия, то, значит, это и есть Георгий! Какие у вас могут быть на этот счет сомнения?»
Тогда капитан Чугунный, вечная ему память, командует: «Фиксируй, Завальнюк: соседка опознала потерпевшего, – и на основании опознания оформляй документы на Георгия Свиристенко».
Ну, оформили мы все, что положено, потерпевшего труповозка забрала, только мы уходить собрались – открывается дверь и в квартиру вваливается мужик. Смотрит на нас этак с непониманием. Оглядывается по сторонам и орет: «Зинаида! Опять, так тебя и разэтак, полный дом мужиков привела? Подавай борщ, муж с работы вернулся!»
Капитан Чугунный вежливо так этого мужика спрашивает: «Ты кто?»
А тот, понятное дело, в рифму ему отвечает: «Конь в пальто! А вот ты, мужик, кто такой и что у моей Зинки в неурочное время делаешь?»
«Я, – отвечает капитан, – капитан милиции Чугунный» – и в доказательство своих слов протягивает удостоверение.
«А мне, – тот отвечает, – все это по барабану. Хоть ты чугунный, хоть оловянный, хоть по уши деревянный. Зинка моя и полковников приводила. Не ты первый, не ты последний. Так что давай, капитан, проваливай и дружков своих прихвати».
Но капитан Чугунный, вечная ему память, не такой был человек, чтобы какой-то штатский над ним возобладал! Он глаза выпучил, горло прочистил и как рявкнет, что даже штукатурка посыпалась: «Кто такой, предъявить документы!»
Тот-то мужик, видать, немного струхнул, попятился и паспорт сует: «Так и так, проживаю здесь, Георгий Свиристенко моя личная законная фамилия».
«Отставить! – продолжает сердиться капитан. – На Георгия Свиристенко уже оформлена справка о смерти, так что одно из двух – или ты не Свиристенко, а кто-нибудь другой, и тогда отправляйся без скандала по месту регистрации, или мы незамедлительно приступаем к кремации!»
– Так что сам видишь, Гудронов, как важно для следствия, чтобы потерпевший имел при себе документы! – закончил Василий Ликбезович. – Только ты понятую-то приведи, а то нехорошо получается – документ обнаружили и к делу приобщили, а свидетелей этому не имеется!
Судя по звукам, Гудронов поспешно удалился в коридор.
Лола осторожно приподнялась и выглянула в щелку между занавесками. В комнате, рядом с письменным столом, под которым, как она знала, располагался «потерпевший», сидел плотный коренастый мужчина лет сорока с широким мрачным лицом глубокого и убежденного пессимиста. Тут же на пороге появился второй милиционер, значительно моложе, выше и худее, с розовыми оттопыренными ушами и жизнерадостной веснушчатой физиономией умеренно пьющего человека. Он вел, осторожно придерживая за руку, недовольную тетку лет семидесяти в цветастом ситцевом халате.
Остановившись посреди комнаты, тетка решительно прокашлялась, уперла руки в бока и густым матросским басом осведомилась:
– Ну, и долго вы меня будете от домашней работы отрывать? У меня, между прочим, зять в восемнадцать часов с работы возвращается, и к его приходу борщ должен быть сготовлен!
– При чем тут ваш зять, понятая? – опрометчиво спросил мрачный милиционер с удивительным отчеством Ликбезович. – И какое отношение мы имеем к вашему борщу?
А такое самое прямое отношение, – немедленно отреагировала тетка, – что я через вас этот самый борщ своевременно не сварю, а мой зять – на государственной службе и, если что не по его, очень сердится, а когда он сердится, то это спаси господи, лучше тогда к нему даже не подходи, потому что у него характер очень сурьезный, да прибавьте сюда, что на государственной службе, и через эту службу от его характера вовсе нет спасения, поэтому я к его приходу непременно должна борщ сварить, а он приходит обязательно в восемнадцать часов, потому что у него государственная служба…
– Стоп, понятая! – рявкнул старший милиционер. – Больше не могу про твоего зятя слушать! Если ты еще раз скажешь про зятя или про борщ, я тебя непременно арестую за сопротивление при исполнении, и тогда твой чертов зять точно без борща останется! Тьфу!
– Не имеете никакого такого полного права! – заревела понятая, как взбесившаяся пароходная сирена. – Я свои права досконально знаю! Тем более что у меня зять на государственной службе! Ему через это без борща оставаться никак нельзя!
– Ну, зачем нам ссориться, – Василий Ликбезович взял себя в руки и понизил голос, – ваш гражданский долг, понятая, – оказывать всемерную помощь следственным органам, и чем меньше вы будете отвлекаться на посторонние предметы, тем быстрее освободитесь…
– Почему же это посторонние, – пробубнила тетка, однако тоже понижая голос, – почему же посторонние, когда это мой собственный зять? Который на государственной службе…
– Ладно, – смирился с зятем милиционер, – перейдем к делу. Для начала, понятая, назовите свои данные.
– Чего? – удивилась тетка. – Какие еще данные? Я женщина приличная, отродясь у меня никаких данных не было!
– Ну, фамилию, имя и отчество!
– Ах, ну так бы и говорили, что вам фио мое нужно. Фио – это пожалуйста. Оглоуховы мы будем. Серафима Петровна я.
– Очень хорошо, – Василий Ликбезович повернулся к своему напарнику, – Гудронов, зафиксируй!
В это время понятая опустила глаза и, судя по всему, увидела торчащие из-под стола мужские ноги в коричневых ботинках. Истошно взвизгнув, тетка отскочила назад и наверняка вылетела бы из комнаты, если бы в дверях ее не перехватил проворный Гудронов.
– Ой! – Серафима Петровна затряслась всем крупным желеобразным телом. – Что ж это делается? Там же у вас под столом покойник лежит! А я никак не могу, если покойники! У меня от покойников в организме начинается полная дурнота и головокружение!
Да успокойтесь вы, понятая! – прикрикнул Василий Ликбезович. – Ясное дело, что имеется покойник, если работает следственная группа! Вы лучше возьмите себя в руки и осмотрите потерпевшего на предмет, знаете вы его или нет, и как можете охарактеризовать его моральный облик и образ жизни. В целях оказания помощи следствию.
Понятая немного успокоилась. Теперь ее разрывали два противоречивых чувства: вполне естественный страх перед покойником и такое же естественное женское любопытство. Наконец любопытство победило, Серафима Петровна осторожно приблизилась к потерпевшему и наклонилась, чтобы получше его разглядеть.
– Ой! – взвизгнула она. – Да на что же тут глядеть-то? Это же нужно такое безобразие женщине приличной показывать! Да как же я могу его узнать, если у него, почитай, лица-то нету?
– Ну, с лицом понятно, что ничего не понятно, – сказал, поморщившись, Василий Ликбезович, прерывая затянувшееся молчание, – а вот если по другим признакам судить – одежда, руки, телосложение, рост опять же… волосы… Знаком он вам?
– А как же ж, – подала голос из-под стола понятая, – как не знаком! Конечно, знаком! Очень даже знаком. Конечно, насчет телосложения не скажу, этим я не интересуюсь, поскольку приличная женщина и давно на пенсии, но насчет остального – точно скажу. Почитай, каждый день его видела. Как он здесь поселился, так и шастает. То вверх по лестнице идет, то вниз… потому как его квартира аккурат напротив моей, так мне это все доподлинно известно! Только тогда, известное дело, с лицом у него было все в порядке, в приличном виде оно состояло.
– То есть вы его каждый день на лестнице встречали? – уточнил милиционер. – Гудронов, фиксируй! Понятая показала, что ежедневно встречала потерпевшего на лестнице…
– Чего это вы такое говорите? – возмущенно перебила его тетка. – Ничего я его не встречала!
– Тьфу! Как же не встречала, когда только что говорила, что встречала! Что на лестнице его видела!