— По-моему, это неважно. Важно, что этот факт произошел и его подхватят другие школы.
Илья Ильич усмехнулся.
— Хитришь, — сказал он. — Разве не приятно прочитать в центральной газете похвальные слова о себе?
— Безразличен я к этому, — твердо ответил Костя.
— В девятнадцать-то лет? Не поверю.
— А я говорю правду, Илья Ильич. Меня это не трогает.
— Ну, если не хитришь, — молодец! На удочку дешевенького успеха попадаться не стоит. Постарайся сохранить это качество. Жить легче будет. Как Александра Ивановна, не лучше ей?
— Боюсь за нее, Илья Ильич.
10
…В самом деле, возвратившись из похода, Костя заметил, как сдала за эти дни Александра Ивановна.
— Баба Саша, что у тебя болит?
— Ничего вроде. Слабость только.
— А поесть чего-нибудь хочешь?
— Ничего не хочу.
Она закрыла глаза. Костя впервые заметил желтизну ее лица и рук, черные тени в провалившихся глазницах.
Он вышел в кухню, тихонько, на носочках. В эту минуту он почувствовал, как дорога ему Александра Ивановна — единственный кровно родной человек на всем белом свете.
Костя тоже не захотел ужинать. Он взял книгу, сел к окну. Ему показалось, что приближается грозовая туча. Она закрыла солнце, и все вокруг потемнело. Свинцовая косматая туча грозно обнимала мир со всех сторон, вот-вот разразится громом и молнией. И Костино сердце сжала щемящая тоска.
«Должно быть, это и называется предчувствием», — подумал он.
На цыпочках он подошел к двери, взглянул на Александру Ивановну. На белой подушке желтел ее профиль. Глаза были закрыты.
— Спит… — прошептал Костя и снова склонился над раскрытой книгой.
Он читал, перелистывая страницы, но думал о другом. Вспоминал свою жизнь. Вся она была связана с Александрой Ивановной.
Каждое лето Лазовниковы приезжали из города в Веселую Горку, в уютный, небольшой бабушкин домик. Машина останавливалась у ворот. Костя наспех целовал бабушку, заглядывал в кухню, в горницу, как по старинке называла Александра Ивановна просторную комнату с бревенчатыми, окрашенными желтой краской стенами. Мчался во двор, под навес, где стоял дедушкин верстак, лез на сеновал, кувыркался в прошлогоднем сене, целовал в черный мокрый нос мохнатого рыжего Степку с черными пятнами над бровями, отчего казалось, что пес все время удивляется. Затем шел на реку.
Мать осталась в памяти Кости статной черноокой красавицей Оксаной из «Ночи перед рождеством». Никто не удивился бы, если бы она пожелала черевички с государыниной ноги. Она нигде не работала, со страстью наряжалась, и в тридцать два года, когда Косте было двенадцать лет, а отцу сорок восемь, бросила мужа и сына и уехала с каким-то инженером в другой город.
Тогда-то Костя и переехал жить в Веселую Горку. Отец оставался в городе. Вскоре и он женился — на двадцатилетней девушке.
Костя очень хорошо помнил тот день, когда отец приехал за ним. Высокий, широкоплечий, с карими блестящими глазами и совершенно седыми волнистыми волосами, он показался сыну совсем чужим. Костя ухватился за бабушкину руку и не захотел поцеловать отца.
Мальчика отправили спать в кухню. Но он босой стоял на холодном полу, приложив ухо к двери, и слышал разговор бабушки с отцом.
Бабушка сказала:
— Девчонке, которая может быть тебе дочерью, я внука не доверю. На суде докажу, что права. Нет у Кости ни отца, ни матери. Такая судьба его несчастная.
Отец возражал, доказывал. Они спорили и ссорились до полуночи. А Костя все стоял у двери, поджимая то одну, то другую озябшую ногу. Он не мог отойти — за дверью решалась его судьба.
— Жена будет относиться к нему как к сыну, — говорил отец.
Костя помнит, как бабушка с горечью воскликнула:
— Жена на тридцать лет моложе мужа — не жена. Это бессовестная, расчетливая девка, которую ты купил своей хорошей зарплатой! Жена! Неужели ты поверил, что она по любви к тебе пришла? Где разум твой? Где опыт жизни?
После этих слов разговор перешел в ссору, и, возможно, эта ссора продолжалась бы до рассвета, если бы не произошло неожиданное. Костя рывком открыл дверь и босой, в нижнем белье вошел в горницу. С бьющимся сердцем, бледный, с покрасневшими от слез глазами, он остановился на середине комнаты и сказал:
— Спорить бесполезно. Сейчас не царское время. Как я скажу, так и будет.
Бабушка и отец изумленно притихли, потом подумали: «А в самом деле, мальчику-то тринадцать лет».
Неожиданно для себя Костя обхватил руками худенькое тело бабушки, прижался к ней и горько заплакал.